На его некрасивом лице теплилась признательность, и молодой чинх понял: теперь-то и можно на шамана надавить.
- Так что с теми, которые смотрят в душу? Не увиливай, гашха, я знаю, что ты тоже можешь увидеть меня… всего.
Калче глубоко вздохнул.
- Для этого нужен один особый амулет, который гашха и испытуемый держат в руках во время проникновения. Но…
- Вот этот, я правильно понял? – Сильфарин кивнул на грудь шамана. – Длинный, с ярко-алыми камнями. Тот, к которому ты ни разу не прикоснулся…
- Я поклялся себе, что никогда больше не трону его, после того, как испытывал своего старшего брата Талтаня. Но снять и выбросить не имею права.
Сильфарин с силой надавил на плечи собеседника.
- Прошу, сними его и взгляни на меня. Пожалуйста.
Недобрый прищур шамана заставил молодого человека содрогнуться. Но рук Сильфарин не опустил.
- Гашха говорит: он бы мог, но… это плохая идея, юноша.
- А я сказал: сними! И будь что будет.
Калче грустно покачал головой.
- Нет, сын Рунна, я…
- Не называй меня так! – чуть ли не прорычал Сильфарин, сорвавшись.
- Как скажешь. – Калче покорно наклонил голову. – Но я не имею права так рисковать тем, кто будет биться на Поединке за Светлого Отца. А испытание, как я уже говорил, очень опасно. – Тут шаман вдруг шмыгнул носом и вытер щеки, как будто плакал. – Талтань был не таким, как я и наш младший братец Айогу. Он не был гашха, зато слыл лучшим из воинов племени. Очень, очень сильным, смелым и стойким. Давным-давно, когда наш отец, умирая, отдал мне красный амулет, брат попросил испытать его душу. А я, дурак, согласился. И Талтань сошел с ума, потому что вся его суть обнажилась. И пусть в ней почти не было ничего дурного, это очень нелегко – видеть всего себя изнутри и притом удержать освобожденную сущность, не дать ей улететь в пространство… Мой старший брат не удержал и превратился с тень,… а через полгода умер. Тихо, как ягненок. Просто лег на землю и больше не встал. – Калче отвернулся. – Мать возненавидела меня за глупый поступок. Да и я – самого себя.
Сильфарин молчал. Чего уж тут сказать? Разве мог он проявить жестокость и еще сильнее разбередить рану несчастного шамана? Совершить такую страшную ошибку, убить брата – Калче, верно, с трудом заставлял себя жить. А уж к амулету отца и вовсе должен был испытывать лишь отвращение…
Но чинх Рунна должен знать себя. И надо рискнуть.
- Прости меня, Калче. Мне… жаль тебя и твоего брата. Но ведь ты обещал, что поможешь мне, а я должен наконец-то понять, кто я. – Он провел руками по лицу. – Я в отчаянии, Калче. Я потерял все, за что держался, запутался в себе, в своих целях… и не знаю, зачем я вообще что-то делаю. Я хотел спасти Рагхана, но Рунну понадобилось, чтобы я его убил. Я хотел сделать людей разумными, но это сделали за меня. Я хотел найти Свет,… но я не ищу его! Я ничего не сделал, кроме глупостей… и убил друга. Мне кажется, что я сам – ошибка. И…
Он не успел договорить: худая рука гашха с силой дернула за красный амулет, оборвав несколько ярких перьев. По порванной нити двумя каплями крови скатились на шаманское одеяние крайние камешки порфира, и кулак с зажатым в нем ожерельем остановился у груди Сильфарина.
- Держи, - со злостью прохрипел Калче.
Сделав глубокий вдох, Сильфарин схватился за амулет, мысленно воздав молитву Рунну.
Я не сойду с ума, не потеряю себя… Я себя удержу.
- Теперь ты будешь видеть то, что увижу я, - донесся до него голос шамана.
В следующий миг мир померк перед глазами Сильфарина, и ему открылась бесформенная и безымянная сущность, источающая белое свечение. В ней двигалась по спирали большая пирамида из золота – символ огня и акта творения. Она медленно приблизилась, и он смог различить то, что скрывалось в ее недрах, одновременно с этим видя и внешнюю оболочку. Там, внутри, сидел он сам, только без плоти, без очертаний. И только внутреннее чутье да едва слышный, невнятный шепот шамана подсказали Сильфарину: это ты. Нечто, увиденное им, плакало, и слезы текли по золотому полу, но твердый камень вдруг обратился песком, и сверкающие звездами капли впитались в крупинки, искрящиеся на солнце… Хотя разве здесь есть солнце?
И чем больше проливалось слез, чем больше соленой влаги уходило в песок, тем легче становилось душе. Хотя нет, там еще оставалась боль – боль от того, что он потерял лучшего друга. Но эта потеря сделала его сильнее, как будто энергия Ругдура передалась ему. В ушах звенел каменным колоколом собственный голос: «Обещаю. Не сломаюсь». Смерть поставила вечную печать на эти слова, и теперь он, Идущий За Светом, не имеет права сдаваться.
Его сущность начала приобретать форму, но Сильфарин не мог видеть лица: его скрывала белая вуаль. Он слышал только, как голос – его голос, но и не его – сказал: «Яви свой Свет». А потом где-то заплакала Тайша, и он словно полетел куда-то вверх. Вверх…
Страх переполнил ядом сосуд разума: не об этом ли предупреждал Калче? Но… яркая вспышка света, короткая борьба, кто-то с большими крыльями, как у свона… нет, как у ангела. И вот он уже падает, так быстро, так стремительно…
Он на земле. Он разбит на тысячи осколков и изо всех сил пытается собрать их воедино. У него почти, почти получается, но все-таки чего-то не хватает. Или кого-то.
И из горящей от нестерпимого жара груди помимо воли вырывается отчаянный, зовущий крик:
- Рагхан!
И все вокруг вспыхивает огнем… Все, кроме него, Сильфарина. Потому что он сам – огонь.
… Он очнулся оттого, что понял вдруг: амулета больше нет в его руке. Мир вокруг понемногу обретал привычный облик, и юноша увидел перед собой Калче.
Гашха с растерянным видом сидел на земле, вытянув ноги и согнувшись в три погибели. Голова его была бессильно опущена на грудь, но когда Сильфарин, превозмогая дрожь, дотронулся до его плеча, шаман вдруг резко вскинул голову, и блеснули, будто живые, невидящие глаза.
- Талтань был лучшим воином племени, а до него были еще два кхайха, - пробормотал Калче себе под нос. – Те двое прервали связь, опасаясь за свою цельность. И ни один… Ни один не смог. Ты – первый.
Молодой человек поднял с земли выроненный амулет и вложил его в ладонь кхайха. Длинные и сильные желтоватые пальцы крепко стиснули отшлифованные камешки.
- Спасибо тебе, - негромко произнес Сильфарин. – Теперь я хотя бы нашел в себе силы идти дальше.
- Кто ты? – спросил гашха почти шепотом.
- Всего лишь человек. Как и ты. Не более.
Но Калче усердно замотал головой, тряся перед носом юноши порванным ожерельем.
- Нет, светлый чинх! Отныне я буду называть тебя Эльт-Макканом, Сыном Пламени! В тебе живет огонь, неведомый даже мне, хоть я много лет познавал этот мир. Он есть ты, и он ужасен по своей силе. Но источник этой мощной стихии мне так и не открылся.
