Чарует твой стройный стан, и чёрен твой томный взгляд,
И влагою прелести покрыто лицо твоё.
Ты взорам моим предстала в виде прекраснейшем,
Там яхонт наполовину, треть тебя - изумруд.
А пятая часть - то мускус; амбра - шестая часть,
И жемчугу ты подобна, нет, ты светлей его.
И Ева не родила подобных тебе людей,
И в вечных садах найти другую, как ты, нельзя.
Коль хочешь меня пытать, - обычай таков любви,
А хочешь меня простить, так выбор ведь дан тебе.
Земли украшение, желаний моих предел,
Кто против красы твоей, прекрасная, устоит?
А шейх Наср стоял у двери, и, услышав эти стихи, он сказал:
- О царевна, ты слышала слова этого человека? Как ты упрекаешь меня, когда он произнёс эти стихи из любви к тебе?
И, услышав это, царевна повеселела, развеселилась и обрадовалась. И я провёл с нею сорок дней, счастливый и радостный, наслаждаясь и блаженствуя, и шейх каждый день доставлял нам новую радость и счастье, подарки и редкости, и мы жили у него в радости и веселье. И понравилось царевне жить со мной, и она забыла свою семью.
45.
Продолжение рассказа шестого узника
- А я ему и говорю: "Хочешь денег?" А он мне: "Конечно, хочу!" А я ему: "На!" А он мне: "На!" И вот - пф-ф-ф.
Абд-ас-Самад пил. И хоть Аллах всевидящий и всезнающий и запретил потреблять правоверным напитки, дурманящие ум, а Абд-ас-Самад считал себя ревностным мусульманином, он все равно пил. Ибо - и Аллах свидетель - бывают в жизни моменты, когда не пить просто нельзя.
Слепой Манаф уже несколько раз призывал правоверных к молитвам. Сначала к предрассветному фаджру, потом к полуденному зухру, потом к асру, Абд-ас-Самад, которого внимательные слушатели должны помнить, как магрибинца, ждал. В условленном месте ждал Камакима-вора. С добычей. Перстнем. И каждый раз он исправно справлял намаз, моля Аллаха об удаче. Не себе - Камакиму. О-о-о, ожидание. Что может быть тягучее и мучительнее ожидания. Когда день кажется вечностью, и пекучее солнце с живостью разомлевшего варана ползет по небу.
Полоненная страстью душа изнывает от мук.
Так доколе же будешь вдали ты держаться, доколе?
Я совсем не виновна, зачем отвращаешь свой лик? -
Вспомни, даже газель, оглянувшись, уносится в поле.
Отдаленье, разлука и эта безмерная даль -
Как снести это все? Как, скажи, не погибнуть от боли?***
И хотя стих касался ожидания любимого, Абд-ас-Самад чувствовал себя не лучше, если не хуже. Что такое любовь? Сегодня ты любишь одну, завтра грезишь о другой, а через год не вспомнишь имен их обоих. А вот ожидание обладания вещью. Ценной вещью, особенно для тех, кто знает истинную ее ценность, о-о-о, оно мучительнее влюбленности, тяжелее ноши перегруженного, больнее слез невинно обвиненного.
- Слушай, а ты меня уважаешь? И я тебя уважаю.
Собеседники, или сокувшинники Абд-ас-Самада куда-то делись. Остался только один. Но зато какой - внимательно слушал Абд-ас-Самада и кивал.
- Слушай, мы с тобой уважаемые люди!
От зухра к асру, от асра к магрибу уходила в песок обреченности вода надежды Абд-ас-Самада
Если к фаджру он был уверен, что вор вернется, к зухру почти знал, к асру надеялся на успех предприятия, то уже начиная с магриба, надежда таяла быстрее льда на солнце. И так ли уж важно - поймали Камакима-вора, или он просто решил нарушить клятву, главное Абд-ас-Самад не получал желаемое. А что может быть мучительнее, чем почти схватить удачу за хвост, обонять ее запах, ощущать дыхание и упустить, сжимая жалкие несколько волосков меха. Да и то - линялых.
- По последней! - подал голос собутыльник.
Ни кривая рожа со шрамом, ни отсутствие руки не смущали Абд-ас-Самада.
- Т-ты х-хороший ч-человек! - не без труда родил он.
- Я тебе поднесу чашу, друг мой!
Абд-ас-Самад так и не дождался Камакима, да и не важно, когда вокруг столько хороший людей. Не дождавшись, пришел в припортовый квартал, где единственно подавали крепкие напитки.
- Т-ты м-меня?..
Да, привычка к питию многое значит. Но это ничего, научится, у него впереди много времени. Река времени, море времени, океан...
- Пей! - глиняная чаша ткнулась в губы.
- З-за т-тебя!
Абд-ас-Самад выпил, а после... да, привычка к питию многое значит.
46.
Продолжение рассказа пятого узника
Как я уже говорил, колдунья спустилась к черному и произнесла такие стихи:
Доколе будешь ты дичиться, сторониться,
Достаточно того, что страстью я спален.
Из-за тебя одной разлука наша длиться.
Зачем? Завистник мой давно уж исцелен!**
Затем она опять заплакала и сказала:
- Господин мой, поговори со мной, скажи мне что-нибудь!
И мой отец (а как вы помните, на месте черного был он) понизил голос и заговорил заплетающимся языком на наречии чёрных и сказал:
- Ах, ах, нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!
И когда женщина услыхала его слова, она вскрикнула от радости и потеряла сознание, а потом очнулась и сказала:
- О господин мой, это правда?
А отец ослабил голос и отвечал:
- О проклятая, разве ты заслуживаешь, чтобы с тобой кто-нибудь говорил и разговаривал?
- А почему же нет? - спросила женщина.
- А потому, что ты весь день терзаешь своего мужа, а он зовёт на помощь и не даст мне спать от вечера до утра, проклиная тебя и меня, - сказал отец. - Он меня обеспокоил и повредил мне, и если бы не это, я бы, наверное, поправился. Вот что мешало мне тебе ответить.
- С твоего разрешения я освобожу его от того, что с ним, - сказала женщина.
И отец отвечал ей:
- Освободи и дай нам отдых.
И она сказала:
- Слушаю и повинуюсь! - и, выйдя из-под купола во дворец, взяла кувшин (а мой отец следил за ней), потерла его и проговорила что-то, и в тот же миг появился перед нею джин с красной кожей и рогами как у оленя, и колдунья ему сказала:
- Приказываю тебе этим кувшином и печатью, что связывает тебя, сделай так, чтобы муж мой, ставший таким по моему желанию и ухищрению, изменил этот образ на свой прежний.
Мой отец кинулся к юноше и увидел, что тот встряхнулся и встал на ноги.
И он обрадовался своему освобождению и воскликнул:
- Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад - посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует!
А колдунья вошла в покои (а мой отец к тому времени вернулся на прежнее место) и сказала:
- Выходи и не возвращайся сюда, иначе я тебя убью! - и закричала на мужа.
И юноша вышел.
А колдунья вернулась к куполу, сошла вниз и сказала:
- О господин мой, выйди ко мне, чтобы я видела твой прекрасный образ.
