Гарри глубоко выдохнул и отпустил свою… не то, чтобы ненависть… не совсем ненависть… даже сейчас он не мог ненавидеть своего создателя, но тем не менее что-то Гарри отпустил. Чувство, что он должен ненавидеть Волдеморта, что он обязан ощущать какую-то ненависть за нескончаемый список преступлений, которые тот совершил без какой бы то ни было внятной причины и даже не ради собственного счастья…
Всё в порядке, — прошептали ему звёзды. — Это нормально — не ненавидеть его. Это не значит, что ты плохой человек.
В итоге ему остался лишь один вариант, и, поскольку Гарри это уже понял, не имело смысла мучиться и переживать. Является ли этот вариант лучшим, покажет лишь время.
Гарри сделал глубокий вдох, собираясь с силами. Для заклинания, которое он хотел применить, не нужна была особая точность, но тем не менее оно являлось одним из самых мощных в его арсенале.
Гарри снова подумал, как же несправедливо, что Волдеморт не мог умереть вместе со своими последователями, почувствовал, как при мыслях о безжалостности по венам пробежал холодок. А затем Гарри отпустил этот холодок, позволил ему вытечь наружу, под звёздный свет. Ведь тёмная сторона всегда была лишь позаимствованными шаблонами работы сознания, лишь ещё одним неудачным способом мышления, от которого нужно избавиться.
Гарри посмотрел на мирно спящую на алтаре Гермиону. Только сейчас он позволил себе заплакать. Что теперь будет с ней? Гарри не знал, какой путь выберет Гермиона, но, по крайней мере, она жива, чтобы этот выбор сделать. Её существование не оборвалось из-за их дружбы. Гарри не понимал, насколько шаткой была его надежда, пока не заметил, насколько он удивлён тем, что эта надежда осуществилась. Иногда реальность оказывается лучше ожиданий.
Эту мысль Гарри тоже вложил в готовящееся заклинание.
Накапливаемая сила вибрировала внутри него, словно всё его тело стало частью палочки. Поверхность из остролиста начала мерцать белым светом, хотя, возможно, Гарри это просто казалось из-за слёз в глазах. И он мысленно придал своему заклинанию форму. Гарри не очень хорошо мог контролировать это заклинание, но необходимый шаблон был прост, он включал в себя…
Абсолютно всё. Забудь всё. Тома Риддла, профессора Квиррелла, забудь всю свою жизнь, всю эпизодическую память, забудь огорчения и горечь, неверные решения, забудь Волдеморта…
И в самый последний миг Гарри пришла ещё одна мысль, милосердная мысль…
Но если у тебя есть хотя бы одно по-настоящему счастливое воспоминание, не о том, как ты мучил людей, не о том, как ты смеялся над их болью, а тёплое чувство после помощи кому-нибудь или от того, что кто-то помог тебе… Вряд ли их будет много, пусть это будет что-нибудь из детства, но если у тебя есть какие-нибудь по-настоящему счастливые воспоминания, то сохрани их, сохрани только их…
Гарри почувствовал, как в нём расцветает что-то светлое, и понял, что сделал правильный выбор. Он вложил в палочку и это ощущение...
— ОБЛИВИЭЙТ!
И всё накопленное хлынуло наружу.
Со сдавленным криком мальчик рухнул набок. Он выронил палочку, его руки беспомощно схватились за шрам. Но внезапная боль в голове сразу же начала утихать. Перед затуманенным взором поплыли сияющие снежинки, серебряные искорки, похожие на крошечные частички патронуса.
Серебристое свечение длилось всего мгновение и затем исчезло.
Профессор Квиррелл исчез.
От него почти ничего не осталось.
И теперь его душа будет не так уж сильно отличаться от души самого Гарри.
Пророчество исполнилось.
Каждый из них переделал другого по своему подобию.
Гарри свернулся калачиком — прямо на земле — и начал всхлипывать.
Он немного поплакал.
Но через некоторое время, пошатываясь, встал и снова поднял палочку. Работа на сегодня была ещё не закончена.
* * *
Гарри прижал палочку прямо к обрубку руки Волдеморта. В шраме начала пульсировать боль, но никто не взорвался.
И Гарри начал трансфигурацию.
Очертания оглушённого тела человека-змеи стали меняться. Преобразование шло медленно, хотя и гораздо быстрее, чем в прошлый раз, когда Гарри трансфигурировал тело Гермионы. Трансфигурация продолжалась, и боль в шраме утихала. Когда голова человека-змеи начала становиться прозрачной и уменьшаться, боль почти прекратилась.
Это заклинание Гарри придётся поддерживать и бодрствуя, и во сне. Потом, когда Гарри станет старше и могущественнее, возможно, с чьей-нибудь помощью он отменит трансфигурацию лишённого памяти Тома Риддла и исцелит его тело силой Камня. Но это произойдёт не раньше, чем будущий Гарри придумает, что делать с волшебником, у которого почти полная амнезия, но при этом есть вредные мыслительные привычки и очень отрицательные эмоциональные реакции — тёмная сторона, как она есть — плюс большое количество знаний — как теоретических, так и практических — о могущественной магии. Эту часть Гарри изо всех сил старался не стереть, потому что когда-нибудь она может понадобиться ему самому.
И, между прочим, как магия чар Хогвартса не считала трансфигурированного единорога мёртвым, так и крестражи Волдеморта не посчитают мёртвым трансфигурированного Волдеморта и не попытаются его вернуть.
Во всяком случае, Гарри на это надеялся.
Он надел стальное кольцо с крошечным зелёным изумрудом на мизинец. Изумруд коснулся кожи, и в шраме кольнуло последний раз. После этого боль исчезла и больше не появлялась.
Гарри пошатнулся и обессилено уселся на торчащий из земли камень. Некоторое время он отдыхал после трансфигурации, отгоняя прочь изнеможение, которое пыталось захватить его разум. Не время отключаться, нужно ещё кое-что сделать.
Гарри, по-прежнему дыша через рот, глубоко вздохнул, сказал: «Люмос» и оглядел кладбище.
Тела в чёрных мантиях и маски-черепа, окружённые лужами крови…
Гермиона Грейнджер, спящая на алтаре.
Мантия Волдеморта и окровавленные руки, лежащие там, где пал Тёмный Лорд.
Квиринус Квиррелл в изодранной мантии, рухнувший там, где его настигло Смертельное проклятье.
Гарри вообразил, как кто-то другой смотрит на эту сцену и пытается понять, что произошло. Мальчик покачал головой. Нет, так не пойдёт, совсем не пойдёт.
Гарри заставил себя оттолкнуться от камня и поморщился, когда его разум — да и его тело — запротестовали. Сегодня он не терял много крови, его не били, но почему-то его тело восприняло всё случившееся напряжение, как будто ему изрядно досталось.
