Тихий стук в дверь заставил все же оторваться от записей.
Дворецкий Эрих – один из немногих, кто здесь появлялся, - осторожно протиснулся в дверь.
- Вам послание, господин.
Послание? Не от короля. Тот обычно слал ворона. В измятой тревогой и бессонными ночами душе шевельнулась робкая надежда.
А когда в руках очутился обернутый плотной бумагой четырехугольник… Сердце мучительно сжалось. Блокнот. Ни одного слова – одни лишь рисунки. Ее рисунки!
С болезненно острой жаждой он впился глазами в первый.
Лес. Густая, пронизанная светом и тишиной чаща. Между корней девочка играет с лисой. Волосы вольно растрёпаны, босые пятки чуть грязные от беготни по тропинкам, а на лбу крохотные бисеринки пота. Лицо крохи показалось смутно знакомым… Торговка булочками! Это она!
- Вот проклятье, - пробормотал, вглядываясь внимательнее.
Вокруг него плелась сеть. Точно такая же, как однажды была сготовлена для ведьм. История сделала виток, и охотник оказался дичью. Но ярости не было. От картины веяло безмятежность. Девочка улыбалась так весело, а лиса задорно ловила кончик прутика, приплясывая на задних лапках. А ведь на костер отправляли даже таких крох...
Стоило представить, что подобное могло случиться с его дочерью… От ужаса бросило в холодный пот.
Вильгельм скорее перевернул страницу.
Поляна. Женщины танцуют вокруг костра в свободных платьях и свободные сердцем. Их мало. Едва ли десяток, но радость жизни мерещится тихим смехом и нежной музыкой. Руки протянуты вверх, к звёздному небу, а на лицах улыбки.
Третья картина.
Круторогий олень ест из протянутых рук. В глазах животного тихая благодарность и облегчение. Словно его только что вырвали из рук живодёров-охотников, которые забавляются убийством не для еды.
Четвертая.
Цветы… много цветов. Целая лужайка, а по ней ступает ведьма. Но очень аккуратно, чтобы не смять бутоны.
Пятая… шестая… Портреты незнакомых ему ведьм, но каждая улыбается, а глаза лучатся мудростью и добротой.
Седьмая.
Мужчина и женщина. Та самая ведьма, что была увековечена статуей, и Железный Герцог. Девушка гордо вздернула подбородок, рука застыла в жесте-отмашке, отвергая цветы в руках мужчины, а в прекрасных глазах сражаются желание сдаться и непокорность. Герцог выглядит раздражённо и подавлено. Словно он предложил вместо цветов сердце, но над ним обидно посмеялись.
Вильгельм внимательно вглядывался в старательно прорисованные лица.
Предок знал ведьму? Мало того – любил? Но про это ни одной буквы в родословной! Разве что краткое упоминание о юности, когда сумасшедший преодолел какое-то там искушение – Вильгельм читал высокопарные бредни слишком бегло. Так вот где прятались корни безумия его пращура!
Он разглядывал рисунок добрых полчаса, и только потом неохотно перевернул страницу снова.
Давившая на сердце тяжесть чуть ослабла. Он смотрел глазами Ребекки, чувствовал, что ощущала она, делая наброски. Как будто ему осторожно показывали совсем новый мир. Но так не хватало хотя бы нескольких слов. И ее рядом тоже.
***
- Опять рисуешь?
Девочка ловко поднырнула под руку, любопытничая новой картиной.
- Ух ты, - восхитилась по-детски искренне и громко. – За такую картину церквушники голову открутят, правда, Вильма?
Молоденькая лисичка тявкнула, поддакивая своей подруге. Да, именно подруге. Юная ведьмочка умела говорить и договариваться с животными, а ещё совсем не любила булочки. Те самые, что однажды так настойчиво предлагала герцогу.
Ребекка вздохнула и отложила карандаш.
Да, за такую картину могли казнить. Проматерь и Создатель вместе. И плодом их любви стал этот мир.
Сколько отличных от втолкованных с детства легенд она услышала! Сколько перечитала спасённых от огня книг! Тут, в затерянной среди лесов деревушке, мерцала слабенькая искорка от некогда великолепного и непокорного пламени.
Ведьмы … их было действительно мало. И все как одна едва ли представляли опасность.
- Наши силы совсем не те, милая. Остатки былого, что сохранилось лишь чудом. И растоптать нас так же легко, как крохотный уголек. Но без него этот мир замерзнет навсегда.
Так повторяла ей баронесса.
Принять новые догмы оказалось непросто. Но глубоко внутри Бекки чувствовала искренность ведьмы.
И ее усталость. Женщина ужасно постарела и осунулась, словно каждый день забирал у нее месяц жизни. Она часто сидела в корнях огромного белого дуба и тихонько гладила шершавую кору.
- Смешно… То, что церковники превозносят как символ мужской власти – на самом деле знак единения. Живая сила природы-Праматери и крепость древесины, способной впитать Дар Создателя. Белый дуб был первым растением, пустившим корни на сотворенной земле. И теперь умирает так же, как земля, питающая дерево. Трудились над ним Двое, а потом…
А потом у столбов из белого дуба сжигали ведьм. Даже таких крошек, как Нель.
- А ты научишь меня так рисовать? – повернулась к ней малышка. – Ужас как хочется нарисовать Вильму, она настоящая красавица!
Лиса грациозно обмахнулась хвостом и насторожила ушки.
- Настоящая красавица, - согласилась Бекки. – Что ж, садись удобнее, - девочка радостно хлопнула в ладоши, - ведь нам предстоит занятие в несколько часов.
Нель тут же поникла.
- Часо-о-ов? – протянула нахмурившись. – Но это долго!
Для такой непоседы уж конечно. Интересно, а дочка будет такой же шустрой?
Дитя тихонько толкнулось. И волна нежности и тоски ожила тихим вздохом. Чем больше проходило времени, тем сильнее Бекки тянуло обратно. И тем стыднее казалось вернуться.
Потому что она – обманщица, поддавшаяся первому порыву страха. Накрутившая себя зря и поступившая так же, как Вильгельм – решила за всех сама.
И надо бы перестать трусить, вернуться, пока не поздно, но смелости не хватало даже на письмо. Вместо этого Бекки рисовала. Рисовала, как могла, чтобы показать удивительный мир, открывшийся ей совсем с другой стороны.
И каждый месяц баронесса исправно передавала заполненный до последнего листа блокнот. А Бекки недолго любовалась посветлевшими камнями браслета. Серая муть отступала, да и механическая фея вела себя живей. Играла с восхищенными ее красотой женщинами и приносила Нель цветы для венков.
Но длилось это едва ли пару дней.
Карандаш опять заскользил по бумаге. Девочка играла с лисой, а над головой шумели желтеющие листья.
Скоро наступят холода, и вместе с морозами на свет должна появиться их с Вильгельмом девочка. И произойдет это в замке де Гресторов! Да, в следующем месяце она вернется обязательно!
Глава 42
Вильгельм не сразу заметил, что средний камень браслета изменил цвет. В бледно розовом ровном тоне появились алые крапинки. Сначала одна, потом вторая… затем сразу пять…
- Проклятие!
Вильгельм вскочил на ноги, до рези в глазах вглядываясь в ширившиеся пятна. Роды! Но ведь слишком рано! Исход седьмого месяца… Так быть не должно!
Ужас и бессилие, слегка померкшие за это время, вспыхнули ядовитым пожаром. Если к этому причастны ведьмы… Острая потребность убивать скрутила нервы в натянутый до дрожи канат. Им не жить. Ни одной, если с Ребеккой или его дочерью хоть что то произойдет!
Мучительное ожидание рвало грудь сворой озверевших от бешенства псов. Если бы Вильгельм хоть примерно знал, куда ему бежать, то не метался бы по кабинету, как зверь в клетке.
Но его агония продлилась недолго. В распахнутое слуховое окно влетела птица. Живая.
Пичуга заметалась под потолком, громко чирикая и привлекая внимание, а потом так же резко спикировала на стол. К тонкой лапе была привязана записка.
Он чуть не разодрал несчастный комочек перьев – так прыгали пальцы. Птица возмущенно свистела, но вырваться не пыталась. Кое-как отцепив клочок бумаги, Вильгельм развернул записку.
«Постоялый двор "Восточное Перепутье". Спешите. О.».
Через пять минут он уже был в седле. Ледяной ветер насквозь пробил рубаху и рассыпался по коже сотней колючек, но Вильгельму было плевать.
