Жеребец вихрем несся сквозь студеное зимнее утро, а внутри горело адское пекло. Только бы успеть. Только бы ведьма не лгала, иначе…
Он знал, что сделает. И касалось это в первую очередь Олфорд.
Лошадь влетела в распахнутые ворота постоялого двора. У двери топтались служанки. Хельга и Лориана.
Обе при виде его плотнее прижались друг дружке, но сейчас его не интересовала прислуга.
- Где она?! – рявкнул так, что обе побледнели.
Лориана отмерла первая, что-то пискнула и исчезла за дверью.
- Господин, - начала Хельга, но осеклась под его взглядом. – Второй этаж.
Дверь он попросту вышиб. Подлетел к лежавшей на кровати жене и сжал в объятьях, зарываясь в растрепанные белокурые волосы.
- Любимая…
Горло перехватило спазмом, и Вильгельм запнулся, не имея сил продолжить. Впервые растерял все слова и только мог целовать растерянную и молчаливую фею, прижимая ее к себе со всей заботой и любовью, которая копилась в нем все это время.
Его девочка! Его родная… С ней все хорошо.
Но ненадолго!
Эйфория долгожданной встречи превратилась в прах. Ребекка сейчас родит! Где эта чертова ведьма?!
В просторной комнате их оказалось две. Порядком измятая Олфорд и совершенно незнакомая ему женщина, которая деловито разливала настои по чашкам и готовила полотенца, не обращая на происходившее внимания.
- Какого демона?! – рявкнул на ведьму. – Ваших рук дело?!
Тонкие пальцы обхватили его запястье, словно могли бы удержать.
- Вильгельм, они не… М-м-м!
Глухой стон боли резанул по сердцу тысячей лезвий. И если бы он умел, то забрал ее боль себе, но мог лишь бесполезно гладить по белоснежным локонам и пытаться наскрести слов для утешения.
- Ваша дочь решила появиться раньше срока, герцог, - проскрежетала баронесса. – Ведьмы тут ни при чем. Но если не хотите помогать – выйдите.
Его красноречивый взгляд был лучше всякого ответа. Ребекка встрепенулись.
- Вильгельм, пожалуйста. Я не могу… так.
- Сбежала и теперь вновь ускользаешь? – усмехнулся горько. – Неужели я не достоин хотя бы немного побыть рядом?
Бекки смотрела беспомощно и совсем печально. Бледная, испуганная происходившем. И он боялся не меньше. Умирал от страха, что ведьмам не удастся снять проклятье, и Ребекке придется расплатиться за его беспечность.
Нежные черты исказила боль. И если девочка что-то хотела ответить, то получился лишь стон.
- Что мне делать? - пытаясь не сорваться на ругань, обратился к ведьмам. – Ты обещала, что с ней все будет хорошо!
Ведьма поморщилась.
- С ней и будет всё хорошо, если вы успокоитесь и перестанете убивать меня взглядом. Раз остались – помогайте. Поговорите с ней.
И он говорил. Как мог, отвлекал свою любимую от вспышек боли и пытался не смотреть на круглый, совсем небольшой животик, и ведьм, занятых родами.
Не чувствовал ни брезгливости, ни желания спрятаться в другом конце дома и притвориться, что ему всё равно, как поступали благородные господа, всей смелости которых хватало залезть жене под юбку.
Вильгельм просто рассказывал о жизни замка, о письмах короля и Создатель знает что ещё, старательно делая вид, что никакой разлуки не было.
Все споры – потом... если потом когда-нибудь настанет.
Схватки становились чаще. Его жена держалась молодцом, старательно дышала, выполняла то, что говорила Олфорл, и пила из чашек, которые ей предлагала незнакомая ведьма.
А он отчаянно цеплялся за каждую секунду, чувствуя кожей сгущавшуюся над ними силу проклятья. Жадную тварь, вечно голодную до чужих жизней. Но отдать Ребекку ему просто не мог. Проще вывернуть себя на изнанку.
- Почти все, милая, - пробормотала Олфорл, внимательно наблюдая за процессом. – Я уже вижу ее. Так. Теперь ещё раз. Тужься!
Ребекка стиснула губы и крепко зажмурилась. Впилась в его руку ногтями, но Вильгельм не чувствовал боли за нараставшей волной страха. Не за себя – за измученную и уставшую жену, и, видит Создатель, лучше бы с него сдирали кожу живьём. Это было бы в сотню раз милосерднее.
- Ещё раз, давай!
- А-а-а!
Женский крик перетек в детский. Громкий и требовательный.
По ушам ударил облегченный вздох, а в следующее мгновение ледяные иглы ветра проткнули их сразу со всех сторон, и тени вспучились, застилая комнату клубами мрака. Инстинктивно Вильгельм попытался прижать любимую к себе, чтобы защитить от наползавшей из всех сторон тьмы, но просто не смог этого сделать - под ладонью вместо горячей кожи оказался холод камня.
В груди взорвался фейерверк боли. А в следующее мгновение пальцы сжимались на горле ведьмы, но перед глазами плыл образ маленькой каменной статуи, застывшей в подушках. Растрепанные волосы и немое удивление на осунувшемся личике. Ребекка так и не увидела дочь.
- Я убью тебя.
Хрип резал горло, и вокруг – сплошь алые и черные пятна. Плевать. Сейчас он придушит ведьму, а потом заберет дочь и не позволит ни одной твари приблизиться к ней.
- Твоя… кровь, - прохрипела ведьма, даже не пытаясь вырваться из хватки. За спиной громко плакал ребенок. – Капля крови на… камень. Ох!
Стекла по стене, когда он через силу, но разжал пальцы.
- Железная… хватка, кха-кха, прямо как у вашего родственничка…
Ведьма вскинула голову. Зеленые глаза тускло светились от плескавшей в них силы, но вместо проклятий Олфорд протянула тот амулет, что носила сама.
- И это наденьте на нее. Но будет больно. Так больно, что весь огонь Преисподней покажется вам раем. И я не шучу.
Да плевать!
Вильгельм в два счета очутился около второй женщины, что баюкала на руках его дочь.
Девочка тихонько хныкала и тянула губы, требуя молока. Крохотные пальчики крепко сжаты в кулачки, и вся она такая маленькая. Уместится в двух ладонях. Осторожное прикосновение к еще мокрой черноволосой макушке – это все, что он себе позволил.
А потом повернулся к Ребекке. Время избавиться от проклятья. Чтоб его…
Цепочка легко скользнула по камню, и деревянный амулет лег в каменные складки ночной сорочки. Не найдя чем пробить подушечку пальца – прокусил кожу, освобождая дорогу крови.
Но как же чертовски жаль, что он не сможет сказать жене хотя бы несколько слов. Самых важных, которые должен был сказать так давно.
- Люблю тебя.
И, больше не медля, огладил окровавленным пальцем скулу и коснулся застывших губ.
Тьма вздыбилась и рванула со всех сторон, взрываясь под черепом кошмарной какофонией криков и проклятий.
А следом пришла боль.
И если бы он мог кричать, то изошел бы кровавым хрипом от сорванных связок. Его словно вывернули наизнанку и окунули в кипящее масло. Вырвали и переломали каждую кость, выжгли глазницы раскаленными прутами и вскрыли тупым ножом живот, наполняя его раскаленными шипами.
В горло с шипением лился свинец, сердце проламывало ребра, разрываясь кровавыми ошметками от невыносимой агонии, и каждая секунда растянулась в вечность, обнажая острый, как бритва, ужас, рвавший на части так же как стальные клещи.
И, наверное, он бы сошел с ума. Бессильный, закованный в клетке из боли и страха, просто обезумел, мечтая лишь о том, чтобы скорее превратиться в камень и ничего не чувствовать, как вдруг все пропало.
Исчезло, словно и не было, а он рухнул с огромной высоты вниз. Из одного лишь упрямства попытался схватиться за пустоту, и пальцы вдруг сжались на чем-то теплом.
Ощущение живой плоти начисто затерло эхо пережитой агонии. Он еще способен чувствовать?! Или это такая изощренная пытка, чтобы боль не казалась привычной?
- Вильгельм?
Тихий шепот обжог слух.
Муть перед глазами потускнела. Ало-черные вспышки исчезли, уступая место темной сини с золотыми крапинками и жилками.
Ребекка смотрела на него. Живая! И он жив?!
Еще плохо соображая, что делает, Вильгельм впился в приоткрытые губы поцелуем. Прикосновением стер паническую мысль о мираже и глубоким вздохом избавился от тлетворного запаха крови и паленой плоти. Вокруг распустился яблоневый сад.
