Илидор прекрасно понимал, что любая реакция, кроме смиренного молчания, будет довольно плохим выбором, к тому же никак не согласующимся с его собственным планом, но эта мысль была слишком длинной, чтобы успеть остановить золотого дракона, потому в следующий миг Найло летел в стену птичкой, только не клювикал.
Эта выходка стоила Илидору лишних двух дней в лаборатории, потому что раньше он просто не мог сползти с лежанки: лабораторные сподручники не церемонились с драконами совершенно. А у Йеруша ещё долго болели два рёбра, он поворачивался всем корпусом сразу, и золотой дракон, видя это, чувствовал, что не так уж сильно болят его собственные рёбра. А два зуба – ну что два зуба, отрастут, не в первый раз.
Однако глупости выходки это не отменяло, и дракон твёрдо пообещал себе три вещи: заткнуться, успокоиться и делать то, что требует Найло.
Йеруш, Илидор, маг подобия Жотал Алгой, маг земли Южра Хашер (очень грустный маг земли, которого оторвали от очередных экспериментов с составом почвы для специй), а также лабораторный ядовитый дракон Баржжун и несколько сподручников – в том или ином составе они бесконечно повторяли эксперименты, затеянные Найло, пока наконец не начинали валиться с ног. Первыми сдавались эльфы-маги, потом съезжал глаза в кучу Баржжун, но Йеруш продолжал гонять Илидора туда-сюда по коридорам, камерам и лестницам. Сверял его слова с планом, на котором было указано, в каких местах сегодня разложена порода. Иногда настойчиво требовал всякой дичи, вроде «Попробуй ощутить эту медь как воду и скажи, пройдёт она через тебя или нет» или «Толкни головой камень с той стороны коридора», потом бормотал себе под нос, нервно хохотал или принимался дёргать головой так, словно желал заклевать свои заметки, но промахивался.
В любом случае Илидор ожидал худшей доли, и сейчас легко выполнил вторую часть своего плана, то есть успокоился. В конце концов, в этот раз ничего плохого с ним не происходит: его не приковывают на целые дни голым – под лампами, у огня, на сквозняке, под наклоном, вверх ногами; в него не тыкают железками, из него не выкачивают бесконечно кровь для каких-то анализов, его не увешивают присосками с проволочками, которые не дают пошевелиться, в него не тыкают пальцами, на него не воздействуют магией и, что было самым страшным, никто не трогает его крылья, не тычет в них, не выкручивает, ничем не поливает.
В этот раз тут даже нет эльфов, которые ходили бы вокруг стола и обсуждали сжавшегося на нём дракона, как кусок мяса.
Точнее, таких эльфов в лаборатории валом, просто терзают они других драконов, а от их магии то и дело меняется сам воздух, и от чего этого иногда Илидору казалось, что его зубы похрустывают в дёснах.
* * *
Целыми днями золотой дракон ходил туда-сюда по этажам и коридорам, ярко освещённым и непроглядно-тёмным, мимо комнат и камер, мимо эльфов и других драконов, мимо слов и криков, запахов серы и грозы, жжёной бумаги и плесени. Ходил и давал знак: в какой миг с ним начинали говорить всякие вещи, скрытые в каменных породах. Породы и вещи сподручники притаскивали в лаборатории каждое утро и располагали так, как велел Йеруш, а потом перераскладывали ещё много раз в течение дня.
– Для этого не обязательно было тащить меня в лабораторию, Найло, – как-то с досадой заметил Илидор, а Йеруш скучно ответил:
– Могу придумать для тебя кучу лабораторных развлечений, хочешь?
Дракон счёл за благо заткнуться, тем более что это соответствовало первой части его плана.
К удивлению остальных эльфов, Найло не покидал лабораторий в эти дни. Потребовал поставить себе кровать, утащить стол в одну из пустующих камер и обосновался там. Без конца что-то записывал, высчитывал, придумывал, а чуть свет нёсся расталкивать сподручников и золотого дракона.
Другие драконы встречались Илидору в лабораторных комнатах, в коридорах и на лестницах. Драконов в лабораториях жило немного, но учёные и маги их постоянно таскали туда-сюда. Больше всего доставалось тем, с которыми работал маг подобия Ораш Орлай – он обосновался в большом светлом зале, полном машин. Обычно там находились три-четыре сподручника и какой-нибудь дракон или даже два. Орлай считал, что любой механизм «есть проекция жизни и магии на мёртвую основу», и что магия подобия может «делать следующий шаг и вдыхать в машины жизнь подобно тому, как это делают гномы в своих подземьях». Поговаривали, что в доме Орлая есть целый склад гномских деталей для машин, и по вечерам, уходя из лабораторий, он продолжает работу дома, но никогда не принесёт детали в Донкернас, потому что Теландон это запретил. Дескать, никто не знает, как драконы отреагируют на детали машин из Такарона, и давайте мы не будем это проверять.
Но и обычных машин хватало, чтобы лабораторных драконов трясло. Да и без машин их тоже трясло: по двум подземным уровням постоянно носились учёные и маги, спорили, кому сегодня работать с каким драконом, а воздух просто дрожал от выкриков:
– Балита, кошечка, мне нужна двурогая молния, двурогая, ты понимаешь, или тебя снова подвесить за пальчики?
– Нет, Баржжун, от этого они не подохли, давай ещё раз. Схалтуришь снова – займёшь их место, а я приведу сюда кого-нибудь другого, к примеру, Шеварру. Ты же не хочешь, чтобы я её заставил сделать тебе больно?
– Да твою бзырячью захухрячью, Рдук, я сказал замереть, плохой дракон, плохой, ну-ка отсыпьте ему тумаков!
И ещё иногда из камер неслись вопли эльфов, а может, людей, с которыми явно происходило что-то плохое. Кто знает, откуда эти люди или эльфы брались, и что драконов заставляли с ними делать. Разумеется, что-то, очень-очень важное для науки и успеха донкернасского домена.
В воздухе мешались и сменяли друг друга запахи сырости, пыли, металла, грозы, тухлятины, пота, машинной смазки, палёных волос и много чего ещё. Иногда даже пряностей, если Южре Хашеру удавалось стряхнуть с рукавов Найло и привлечь кого-нибудь из драконов на предмет работы с почвами для специй. По мере того как ты шёл дальше по коридорам и лестницам, заходил в пустые или не пустые камеры, воздух делался то горячим – настолько, что от него вот-вот затрещат брови, то таким мокрым, что рубашка липла к спине, то тяжёлым, лежащим в коридоре, словно куб желе, не желающим смешиваться с воздухом вокруг, и крылья прижимались к Илидору покрепче, пока он проходил через завесы тяжёлого воздуха.
Почти каждый день в лаборатории наведывался кто-нибудь из старейших, Илидор помнил это ещё со своего первого попадания сюда. Но только теперь он подумал, что старейшие, наверное, ненавидят Арромееварда, ведь он живёт в своей камере, скованный цепями, но свободный от необходимости спускаться в подвальные этажи.
Старейшие наведывались в лаборатории по очереди. Медленно проходили по коридорам. Обычно ни с кем не разговаривали, только если сами драконы не обращались к ним, однако задерживали шаг возле каждого дракона. И заходили в камеры – что в них происходило, Илидор мог только догадываться, но предпочитал гнать эти мысли из головы. В прошлый раз, когда он был здесь несколько лет назад, золотой дракон исхитрился заглянуть в несколько тёмных камер и ярко освещённых лабораторий с маленькими окошечками. Кровь, яд, машины, неподвижность, металл, пар, склянки, цепи – ничего хорошего там не происходило. Наверху поговаривали, что драконы, живущие в таких камерах, сходят с ума, и что когда эльфы заканчивают свои эксперименты, драконов просто замаривают жаждой, потому что ничего другого с ними сделать нельзя. Никто не знал, правда это или нет.
Когда Илидор был драконышем, он думал, что старейшие могут вытащить его отсюда, и он просил об этом. Но они не могли.
Оказавшись в лабораториях во второй раз, Илидор понял, зачем приходят старейшие драконы и старшие эльфы: чтобы лабораторные маги и учёные не придумали себе вседозволенности.
В конце концов, они занимались исследованиями, а не пытками, даже если иногда трудно было отличить одно от другого.
