Думая об этом, он напевал себе под нос, когда встретился взглядом с Баржжуном, которого вели по коридору сподручники – и вдруг Илидор увидел, как в глазах ядовитого дракона рождается и разрастается именно та картина, о которой он напевал: мечта о небе, о полёте и дурноватое, ни на чём не основанное воодушевление, которое говорило, что всё может закончиться или хорошо, или очень хорошо. Баржжун, едва ли видевший Илидора за бесконечностью неба, которая вдруг размоталась у негоперед глазами, улыбнулся золотому дракону, безошибочно и безотчётно определив в нём источник своего воодушевления, и пошёл дальше, поторапливаемый сподручником.
Как только изрядно потрясённый Илидор смог осмыслить произошедшее, как только смог поверить, что ему не привиделось небо в мечтательных глазах злюки Баржжуна – золотой дракон снова принялся осторожно экспериментировать. Он напевал себе под нос и в голос, напевал в камере, в коридорах, на лестницах, рядом с другими драконами и с эльфами, а также с группами эльфов и драконов.
Кое-что у него получалось, больше или меньше выматывая Илидора, и к исходу месяца в лаборатории он был совершенно уверен, что вторая способность у него есть, и что она – одновременно и удивительно мощное, и крайне бестолковое оружие.
* * *
– Ты можешь спрятать в камнях что-нибудь гномское? – спросил как-то раз Илидор. – Только не деталь машины.
Дракон в тот день был сильно измотан – то ли бесконечными экспериментами, то ли особенно жалостливыми стенаниями старухи Браэдзейрии и страдальческими стонами Рдука из камеры Ораша Орлая. Проходя по коридорам мимо, Илидор как мог успокаивал драконов пением, и ещё он всякий раз напевал, проходя мимо камеры Балиты. Если только она не спала – в камере непременно трепетали сполохи молний. Эльфы давали Балите воду с лавандой и хмелем в надежде, что она одумается раньше, чем истощит всю свою магию вместе с жизненной силой, но если держать драконицу на снотворных всё время – тогда какой смысл ей находиться в лаборатории?
В конце концов, эльфы ей – не Моран.
Словом, Илидор очень устал, да и вообще давно уже чувствовал себя не очень хорошо, не наедался, не высыпался, то и дело накатывала слабость – казалось, он больше никогда не сможет поднять руку или выйти из камеры, а из-за отсутствия простора его временами начинало потряхивать.
В нормальном состоянии Илидор бы не задал Йерушу Найло такого вопроса, но в этом состоянии, ненормальном, Илидор уже не был уверен, существует ли вообще на свете Такарон.
Однако Найло не удивился, а заинтересовался и пообещал найти что-нибудь, созданное гномами или принесённое из Такарона. С первым было проще: гномское оружие или детали машин, или шкуры шестиногих горбачей подделать нельзя, а вот откуда взялся, к примеру, топаз – кто ж его знает.
Довольно скоро Йеруш притащил статуэтку, изготовленную гномами. Это была фигурка в палец высотой, удивительная и прекрасная, и золотой дракон никак не мог перестать её разглядывать. Пусть она сделана гномами, вражинами, но она сделана из камня Такарона и… ещё она просто очень красивая.
Камень диковинный, мерцающе-чёрный, статуэтка изображает гнома, держащего двумя руками молот, огромный, едва ли не с себя самого размером, и живой гном наверняка не мог бы удержать такое громоздкое оружие. Поза, выражение лица, развевающиеся волосы – фигурка была вырезана с большим талантом и старанием.
Другие драконы не ощущали присутствия статуэтки, созданной в недрах Такарона из камня Такарона. Илидор чувствовал её через два этажа или три коридора. Может быть и дальше, Найло не стал проверять.
Возможно, зря Илидор позволил эльфам узнать об этом, но никаким другим способом золотой дракон не мог избавиться от мысли, что произошедшее в шахте Уррека ему приснилось. А сейчас ему было крайне важно откуда-то брать силы и двигаться дальше.
Найло сделал об этом какие-то пометки в своих бумагах и велел продолжать эксперименты с рудами. Он так и сяк пытался заставить дракона воздействовать на них.
* * *
После продолжительного или слишком мощного использования второй способности у Илидора тряслись колени, накатывала слабость и непреодолимое желание что-нибудь сожрать. Бывало так, что ужина он дожидался почти в полуобморочном состоянии.
Означать это могло лишь одно: он истощает свою магию настолько, что в ход идёт жизненная сила. Отличный способ умереть до срока.
Илидора выматывало даже сильное или длительное влияние на одного дракона – или эльфа. На эльфов его способность действует не хуже, как убедился Илидор. Но помышлять о том, чтобы повлиять сразу на двоих или троих, или на целый Донкернас – нет, не стоило и пытаться. Даже если он поймает всех эльфов в очень грустном и очень суицидальном настроении, то не убедит их кучно спрыгнуть в пропасть.
Это весьма расстроило золотого дракона.
Из лаборатории, где дни катились друг за другом так медленно и вместе с тем незаметно, казалось, будто снаружи тоже ничего не происходит, но там, разумеется, происходило. Приближалась весна, сезон гроз, и Йеруш Найло заявил, что сворачивает свои испытания в лаборатории: дескать, он проверил все гипотезы и уяснил возможности золотого дракона, а теперь пришла пора заняться важными вещами за пределами Донкернаса.
Чтобы Илидор это услышал, сподручники по приказу эльфа привели его в камеру, где жил Найло – мягкие половики на полу, широкая кровать с двумя тучными подушками, одеяло, в которое хотелось уйти пожить, стол, ещё один стол, сундук – словом, ничего похожего на условия, в которых держали драконов, да и кто бы сомневался. Когда Илидор услышал, что исследования закончены и приходит пора новых путешествий, его крылья с громким торжествующим хлопком развернулись за спиной, а глаза вспыхнули ярче ламп.
Он сумел! Он снова выходит из лаборатории! Он оказался очень-очень Хорошим Драконом, очень полезным, и теперь!..
У Йеруша отчего-то был скучный и кислый вид. Илидор смотрел на эльфа почти с нежностью и не понимал, какой кочерги тот так кислится. Разве Йеруш не рад, что его изыскания были удачны?
– В общем и целом… – Найло мазнул взглядом по щеке Илидора и стал медленно перебирать заметки.
Крылья золотого дракона напряглись, на затылке стянуло кожу. Илидор с тревогой подумал, что Йеруш касается заметок неохотно и так брезгливо, точно перед ним лежат разложившиеся черви.
Йеруш не выглядит довольным. Он совсем не выглядит довольным.
– Во всём, что касается управления камнями и рудами, – говорил Найло, сверяясь то с одной, то с другой бумагой, – а также управления чем бы то ни было вообще, а также… что тут у нас, магические потоки – ну, здесь совсем мимо… Словом, в общем, целом, а также в самом главном ты нихрена не оправдал моих ожиданий, дракон. Просто вот нихренашечки. Я страшно опечален. Я потратил такую прорву времени, чтобы это узнать!
Сокрушённо качая головой, Йеруш небрежно сграбастал свои заметки, уронил на пол чернильницу и, ссутулившись, пошёл к выходу.
Илидор смотрел ему вслед с открытым ртом и не был уверен, что из него не вырывается рычания или горестного стона.
У двери камеры эльф обернулся и небрежно бросил сподручникам:
– Вроде дракон тут ни для чего больше не нужен, так что можно вернуть его в Айялу или выкинуть в помойное ведро.
Глава 16
«Если драконы так любят небо – какого ёрпыля им пришло в голову появиться на свет в недрах гор?»
Драконий надзиратель Ахнир Талай
Холмы Айялы, первый день сезона гроз
По эльфскому календарю начало весны называется сезоном гроз, по гномскому – сезоном миграций. Человеческий календарь не делится на сезоны, людям достаточно времён года и месяцев.
А у драконов нет календаря – только вечность и ветер, наполняющий крылья.
Но так уж повелось в Донкернасе, что первыми встречали весну старейшие драконы, и весь домен ждал этого дня, чтобы объявить о конце белого сезона и начале сезона гроз.
