Кто из них выбирал свою судьбу? У кого из них было на это право?
Я посмотрела в зеркало. На расшитое жемчугом белоснежное платье, на волосы, в которых, как маленькие звезды, сверкали украшенные бриллиантами шпильки, в собственные испуганные глаза. Закрыла их. Выдохнула. Открыла.
И улыбнулась.
Получилось несколько вымученно, но, пожалуй, уже лучше, чем мрачная или, хуже того, заплаканная физиономия, которую Император уж точно не оценит.
— Вы самая красивая невеста во всей Империи! — провозгласила Тая, отступая на шаг, чтобы полюбоваться на дело рук своих, и в голосе ее слышалось неподдельное восхищение, добавившее моей улыбке чуточку искренности.
Я поднялась и подошла к окну. Длинный кружевной шлейф непривычно оттягивал спину назад, заставляя держать осанку. Воздушники расстарались для императорской свадьбы: безоблачное небо сияло почти ослепительной голубизной, а на покрытые сверкающим снегом крыши города было почти больно смотреть.
— Ваше высочество, экипаж подан.
Сердце пропустило удар. Момент, когда уже окончательно ничего нельзя будет изменить, приближался с неотвратимостью весенних паводков.
Если бы не парадные, полностью белые с позолотой мундиры гвардейцев, то по их мрачным и полным решимости лицам я бы решила, будто меня ведут на эшафот, а не под венец. Интересно, что они делают в первую очередь сейчас? Охраняют меня от покушения или следят, как бы не сбежала, поддавшись предсвадебной панике?
…А еще в голове крутилась нелепая мысль — вот смеху не оберешься, если кто-то из них сейчас, чеканя шаг, наступит на мой шлейф…
Я представила, как ткань с надрывным треском оборвется, оставляя меня с грустно висящим на трех ниточках куском. Или как я взмахну руками и смешно опрокинусь назад. Как переполошатся остальные гвардейцы, решив, что на меня напали. В каком ужасе будет Император, когда ему предъявят слегка помятую невесту со сбившейся прической и крупным черным отпечатком ступни на платье.
Улыбка стала еще естественнее.
В открытой коляске меня уже поджидали две фрейлины Императрицы, похожие, как близнецы, с этими одинаково уложенными волосами, серебристыми шубками, голубыми платьями и возбужденным из-за оказанной им чести хихиканьем, которое они пытались скрыть за важными минами. У них даже имена были почти одинаковые: Камелия и Амелия.
Жаль только, после нескольких казусов в Империи отменили традицию, по которой до самого свершения обряда лицо невесты скрывал глухой покров. Вот был бы Янтарю сюрприз — обнаружить под фатой совсем не меня, а ту же дочку герцога. А что? Она бы, думаю, не отказалась! Ну, расстроятся чуть-чуть сильные мира сего…
Коляска катилась по улицам Съерр-Таша медленно и торжественно, под мерный цокот лошадей. На месте Императора я бы приказала доставить меня к храму со скоростью ветра, а то пустынные улицы (весь город наверняка уже толпится на храмовой площади) и этот унылый звук навевают отнюдь не жизнеутверждающие мысли. Хотя было бы здорово, если бы эту тишину сейчас разрезал залихватский свист, и с одной из заснеженных крыш сорвался бы гибкий силуэт благородного разбойника, спасающего принцессу из лап злого Императора. Он бы умчал меня в темный-темный лес, где нас никто не найдет. И мы стали бы жить в хижине у озера, он — охотиться на кроликов, а я — варить из них супчики, пока смерть или злой, как демон, Император не разлучит нас…
Я даже посмотрела наверх, но гибких силуэтов на крыше не оказалось, только стая голубей сорвалась ввысь, оглашая округу недовольным курлыканьем. Или радостным. Или тревожным. Кто их знает, этих голубей?
По мере приближения к храму тишина постепенно таяла, наполняясь многоголосым гулом. А тот в свою очередь взорвался восторженными криками, стоило окруженной гвардейцами коляске показаться из-за угла. От несметного количества устремленных на меня взглядов, возгласов, сливающихся в невозможную какофонию, мысленно подбадривать и веселить себя стало сложнее. Я почувствовала, как внутри все снова сжимается, а настроение, которое я так старательно поднимала, стремительно скатывается вниз. Чуть успокоилась я, только когда заметила, что вокруг коляски перламутрово переливается прозрачный защитный купол.
Столичный храм Семи Богов, насколько мне известно, считался если не самым крупным, то самым величественным и дорогостоящим во всей Империи. Двухъярдовые статуи на крыше сверкали золотом, как и украшающая портики лепнина, колонны сияли мраморной белизной, и на фоне всего этого великолепия каждый чувствовал себя тем, кем он на самом деле являлся — пешкой в руках возвышающихся над нами богов. Хотя при взгляде на стоящего на верхних ступеньках храма Императора в голову закрадывалась мысль, что некоторые из смертных гораздо ближе к богам, чем другие. По крайней мере, жалкой и ничтожной широкоплечая фигура с наброшенным на плечи ярко-алым плащом точно не была.
Когда повозка остановилась, первыми на красную дорожку выпорхнули фрейлины. Лир Торнелл-старший подал мне затянутую в белую перчатку руку. А я почему-то отметила, что у него на камзоле очень красивые пуговицы, наверняка украшенные самыми настоящими изумрудами. У Амелии из прически сзади выбился локон, а у Камелии от волнения дрожали держащие букет руки. Только когда передо мной возникла обтянутая серебристым камзолом грудь Императора, я поняла, что пыталась сосредоточиться на чем угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.
Он широко улыбнулся, и от серо-стальных глаз лучиками разбежались мелкие морщинки.
— Меня несказанно радует ваше благоразумие, Анаис, — едва слышно произнес первый человек Империи, когда я неуверенно положила ладонь на его локоть.
Обычно невесту к алтарю сопровождал ее отец или опекун за неимением оного. Мне же выпала невероятная честь.
— Вы не оставили мне иного выбора, кроме как быть благоразумной, — отозвалась я, глядя, как медленно открываются перед нами массивные темные двери.
Следом за едва слышным скрипом раздался нарастающий шелест: все присутствующие в храме оборачивались в нашу сторону и, по мере того как мы продвигались вперед, склонялись в реверансах и поклонах. Присутствовать на церемонии в храме были допущены только избранные, но от сотен лиц этих избранных рябило в глазах. Улыбка маской приклеилась к моему лицу, и я машинально расправила плечи и вскинула подбородок, только для того, чтобы не показывать, насколько мне не по себе. Внезапно вспомнилось, как я совсем недавно шла к карете через школьный двор, и я тут же вскинула глаза, надеясь, как тогда, поймать знакомый золотистый взгляд.
