– И на какой рынок ты его повезешь? – осведомился Эйнар.
– В Винденэс! А что?
– Ничего, конунг, – смирно ответил Эйнар. – Я почему-то так и думал.
Уладские пленники не могли точно сказать, сколько у Эдельгарда ярла войска, но полагали, что сотен шесть-семь. У Торварда было едва четыреста человек, и среди них уже какое-то количество уладов с Клионна: во всех сражениях этого лета он тоже терял людей. Но численное неравенство никогда не останавливало его, и неважно, имелось у него людей больше или меньше. Теперь же внезапность нападения и вовсе меняла соотношение сил в пользу конунга фьяллей.
Нападение ночью считается бесчестьем, и подобной вольности даже сын ведьмы Хёрдис не мог себе позволить. Но еще до зари все его люди приготовились к бою и на лодках переправились на берег. Мелкие, прозрачные при свете дня перелески в густых предрассветных сумерках служили прекрасным прикрытием. Сами фьялли заблудиться не могли, потому что хорошо помнили эту местность. Они неплохо изучили ее за тот месяц, когда сами жили на Снатхе – пока ждали Брикрена с его войском, а потом выздоровления Торварда.
И когда рассвело настолько, что каждого человека уже было отчетливо видно, Торвард сделал знак и над спящей долиной прозвучал рев боевого рога. И немедленно вслед за этим сотни голосов яростно заревели боевой клич, и с именем Тора фьялли бросились вперед.
Дозорные кваргов, в этот тяжкий предутренний час клевавшие носами возле костров, едва успели закричать и вскочить, но их крики почти сразу утонули в реве набегающего войска. Ни те ни другие не могли сейчас построиться и действовать в каком-либо порядке: кварги, выбегая из шатров или вскакивая с земли, где спали, хватали оружие, что попалось под руку, и вынуждены были поспешно отражать удары, спасая свою жизнь. А фьялли набрасывались на них там, где находили – перед шатрами, возле костров. Многие оказывались обезоружены раньше, чем успевали толком проснуться. В одних рубахах, в незастегнутых шлемах, кое-как напяленных на сонные головы, кварги пытались сопротивляться, но все больше и больше их падало или вынуждено было отступать. Те, кто уцелел, уже вскоре бросились бежать. Но и позади стана их ждала дружина Гуннара Волчьей Лапы, которому было приказано отсечь кваргов от долины, чтобы они оказались зажаты между врагом и береговой полосой. И Гуннар ярл честно ждал, пока наступит его время: помня судьбу Хедина, он больше не своевольничал, а к тому же знал, что свою долю добычи получит, даже если сражаться ему совсем не придется.
Сам Эдельгард ярл выскочил из своего шатра в шлеме, с мечом и щитом, но не успев снарядиться как следует. Поначалу он подумал, что на них напали местные улады, и лишь потом разобрал боевые кличи, разглядел фигуры нападавших и понял, что это фьялли. Рыча от ярости при виде такого вероломства, – ведь встреча была назначена только на завтра, и сегодня он собирался в путь к Клионну, – он побежал на врага, опережая собственных телохранителей.
Фьялли при виде его рослой фигуры в белой рубахе и дорогом шлеме отскакивали в стороны, будто отброшенные волной его ярости, и всячески пытались уклониться от боя. Ему даже показалось, что их не так уж много и это сражение для кваргов вовсе не безнадежно. Но его телохранители один за другим падали или исчезали в мельтешении бьющихся тел, а он сам везде, куда ни повернется, натыкался на плотно сомкнутые щиты.
И вскоре понял почему. Его окружили и держали, как загнанного зверя, пока навстречу ему не шагнула рослая фигура в таком же богатом шлеме с полумаской, в буром стегаче и в кольчуге. Из-под шлема на плечи падали две черные косы, на руках тускло блестели в утреннем свете два широких золотых браслета.
– Это ты! – заревел Эдельгард ярл. – Ты, сын ведьмы! Бессовестный ублюдок! Ты обманул меня! Ты нарушил договор!
– Нет, – весело ответил Торвард, уверенно идя на сближение со щитом в левой руке и мечом наготове. – Это ты дурак, дал провести себя, как глупую девочку с хутора.
– Но ты пообещал, что не нападешь раньше чем через три дня! Ты дал слово и нарушил его!
– Тебя одурачили, Эдельгард ярл, как пухленькую хуторяночку на сеновале. Меня вообще не было на моем корабле в тот раз. Ты разговаривал не со мной. Вот что значит отсутствовать дома во время йоля! Ты слишком давно меня не видел, забыл, как я выгляжу, забыл мой голос. Сам ведь теперь видишь, что я говорю правду!
Эдельгард ярл сыпал бранью, и его ярость еще возрастала оттого, что Торвард действительно говорил правду! В тот день с «Ушастого Дракона» с ним разговаривал другой голос, и черная щетина на щеках Торварда не походила на ту бороду, что он смутно разглядел на лице своего собеседника в тот раз, и сама фигура, хоть и похожая, была другая.
– Но все это неважно! – продолжал Торвард, кружа перед Эдельгардом, ловко уклоняясь от его выпадов и стараясь сильнее раздразнить противника. – Ты ведь очень хотел меня увидеть! Я ведь по всем морям рассказал, что если ты не захочешь со мной встретиться, значит, ты баба в штанах! А теперь ты скоро останешься вовсе без штанов! Я даже не буду тебя убивать. Ты грозил продать в рабство мою мать – я продам в рабство тебя! Раб из тебя никакой, но уж это сложности твоих будущих хозяев!
Эдельгард ярл, едва ли слушая эту речь, бросался на противника, пытаясь достать его мечом. В глазах у него было темно от ярости и гнева, а Торвард ускользал. Конунг фьяллей решал сложную задачу: взять Эдельгарда живым и желательно не очень поврежденным. Ему хотелось разделаться с ним красиво, и свой будущий товар он стремился получить в хорошем состоянии.
Поскольку винденэсский ярл был очень сильным бойцом, даже собственные телохранители Торварда считали, что он ведет себя безрассудно. А его переполняло шальное веселье; огромная сила играла в его жилах и требовала выхода, но теперь то была не та темная горячая мощь, которая разрывала его памятным зимним вечером в Винденэсе. Теперь он чувствовал себя почти богом, могучим и неуязвимым. Благословение Клионы Белых Холмов питало его силой самой земли; Каладболг, лежавший среди прочих вещей на «Ушастом», даже издалека вливал в него мощь девяти богов. Ему было почти смешно смотреть, как мечется перед ним Эдельгард ярл, задыхаясь от ярости.
Они обменялись несколькими ударами, принимая клинок противника на щиты. Торвард уже несколько раз коснулся Эдельгарда – слегка, нанося маленькие неглубокие ранки, чтобы боль и вид собственной крови еще сильнее разъярили его врага. Сам он, защищенный стегачом и кольчугой, пока оставался невредим. Выбрав случай, Торвард сильно толкнул своим щитом в щит Эдельгарда, и винденэсский ярл отлетел на несколько шагов. Не давая противнику восстановить равновесие, в тот же миг Торвард бросил свой щит ему в голову, так что Эдельгард едва успел закрыться, а Торвард, пока тот его не видел, быстро прыгнул вперед и влево и с широкого размаха обрушил меч на голову противника. Не успевая поднять щит, Эдельгард ярл вскинул меч, принимая удар на клинок. Этого Торвард и добивался; его меч скользнул по мечу Эдельгарда вниз, связывая его, а левой свободной рукой Торвард вцепился в запястье противника и сжал что было силы. Казалось, затрещали кости, Эдельгард ярл глухо охнул, невольно разжимая пальцы. Сильным толчком Торвард бросил его на колени и навершием собственного меча ударил обезоруженного противника по голове.
