— Ты решил покончить самоубийством? — вздернул бровь Такнар.
— Я уступлю очередь тебе! — Резкий рывок вырвал хлыст из ладони зазевавшегося жреца. В тот же миг тяжелый посох заехал ему по ребрам, отбросив на пол.
Такнар дернулся в сторону, уворачиваясь от рухнувшей сверху шальры. Почти успел: птица смогла лишь несильно оцарапать ему лоб. Колючий смех противника отразился от стен гулким эхом.
— Это все, что ты можешь, жрец света?
Такнар отер кровь с разбитого лица. С губ рвались неподобающие жрецу Храма речи. Одиннадцатый оказался слишком силен. Куда сильнее, чем это было допустимо. А значит, он должен умереть. Игры кончились.
Метка на руке наполнилась теплом, разливая во все стороны яркие лучи. Хеан отшатнулся, закрываясь локтем от слепящего сияния. Посох в его руках померк, теряя свою силу. Теперь это была не более, чем обычная палка. А дерево прекрасно горит…
Пламя занялось почти мгновенно, наполнив все вокруг клубами едкого дыма. Ловец тяжело закашлялся и сделал еще один шаг назад. Остатки защитной ловушки ударили его по ногам, сшибая наземь. Уцелевшая зеленая лоза оплела лодыжки, не давая встать.
Такнар неторопливо подошел к поверженному противнику и небрежно наступил ногой тому на грудь.
— Смерти никогда не победить жизнь, прихвостень Киренха!
— Спорный вопрос, — выдавил ловец, хрипло и тяжело дыша. Воздуха ему не хватало. — Ты ведь тоже умрешь, рано или поздно… Я вспомню наш разговор, когда приду полежать на твоей надгробной плите.
— Напрасные мечты. Ты умрешь первым! — бросил жрец, воздевая над головой скрещенные руки. Призываемая сила оплела его пальцы, концентрируясь для последнего удара. Еще чуть-чуть…
— Да что ты говоришь, — попытался ухмыльнуться Хеан. С тоненьким звоном треснуло зеркало, зажатое им в ладони. Окрашенные кровью осколки взмыли вверх, колючей метелью окутывая тело ловца. Потянуло холодом, словно кто-то разом распахнул все ставни. — Счастливо оставаться! — Ледяной вихрь толкнул Такнара в грудь, отбрасывая в сторону. Ответный удар жрец нанести не успел: на том месте, где секунду назад лежал истекающий кровью противник, пушистым облаком рассыпалась гора белого снега.
С глухим стуком распахнулись двери, принося с собой дыхание свежего ветра.
— Светлейший! — внутрь ворвалось несколько перепуганных младших жрецов. — Вы живы? Вы не ранены?
Такнар схватил горсть снега, отбросил в сторону. Прикрыл мокрой рукой лицо, надевая привычную маску. Не должно удостоившемуся серебряной ветви показывать низменные эмоции.
— Я не разрешал меня беспокоить, — голос его был почти абсолютно спокоен.
Вошедшие разом побледнели.
— Но шум! — рискнул заметить один из них. — В священном месте!
— Не более, чем преподание урока недостойному. — Такнар отряхнул налипший на мантию пепел. Жест был данью привычки: одежду требовалось сменить, эта пестрела прожженными дырами. — Возвращайтесь к своим делам… Хотя нет. Ты, — цепкий взгляд его задержался на стоявшем позади всех юноше. — Именно ты ведь сегодня должен был дежурить у камеры оступившейся?
Остальные жрецы зелеными тенями выскользнули прочь, оставляя их наедине.
— Н-нет… — замялся молодой человек. — То есть да, но я поменялся… Я дежурил вчера.
— Замены должны согласовываться со мной. Как твое имя?
— Эвенгир…
— Я запомню его. Постарайся не допускать в будущем подобных оплошностей, — Такнар поморщился, отметив и некоторую небрежность в одежде провинившегося. — Я еще не ознакомился с отчетами. Есть ли изменения?
— Светлейший… — Эвенгир отвел взгляд, уставившись на изрядно пострадавший пол. — Зачем вы так ее мучаете?
Такнар чуть не поперхнулся.
— Мучаю?! Я всего лишь требую, чтобы послушница рассказала мне правду! А слышу только глупые отговорки и увертки.
— Вы так уверены в этом…
— Разумеется, я уверен! Ложь сочится из каждого ее слова. Дошло до того, что она утверждает, что смогла призвать аагира! С ее-то рангом!
— Но… я тоже могу.
— И удержать? — саркастически уточнил Такнар. — А она говорит, что смогла приручить ящера. Летать на нем! Неужели полагает, что я поверю? Ведь даже заклинание, которое, по ее же словам, было использовано для призыва — ошибочно!
— Может, она хотела похвастаться… — нерешительно заметил Эвенгир. — Чтобы вы поскорее позволили ей получить зеленую ветвь.
— Она побывала за Барьером. Ее тело хранит на себе печать Бездны!
— А как же… Когда я приносил ей еду… Я видел метку. Она белая, не черная!
— Причем тут метка, — Такнар поморщился. — На нее наложены какие-то чары. От них несет изначальной силой смерти. Это ощущение невозможно перепутать ни с каким другим. Если бы она просто наврала про аагира, дело кончилось бы поркой и исправительными работами. Но с ней что-то случилось в Бездне… Что-то крайне опасное… И я обязан выяснить, что.
— Она очень исхудала, — тихо прошептал Эвенгир. — Стала похожа на бледную тень. Неужели обязательно заковывать ее в цепи?
Такнар всмотрелся в лицо своего собеседника. Гладкий лоб пересекла тонкая морщинка. Мальчишка проявляет излишнее благодушие. Надо будет проследить, чтобы его отстранили от дежурств. И на время перевели для служб в какую-нибудь провинцию, подальше от столицы.
— Я подумаю, что можно сделать. Вероятно, и в самом деле стоит изменить условия ее содержания.
— Спасибо! — просиял Эвенгир.
Такнар провел пальцами по царапине на щеке, стирая кровь. Условия… действительно необходимо изменить. Они и так уже слишком долго терпят молчание этой послушницы. Простое пребывание в карцере не дает нужного эффекта. Следует перейти к более жестким методам.
Сколько она уже не спала? Викаима не помнила. Дни путались, сливаясь в бесконечную череду страданий.
Каменный пол источал сырость. Ледяные капли скатывались по стенам, скапливаясь небольшими лужицами в выщербленных плитках. Но до этой воды девушка не могла дотянуться, и ее журчание лишь усиливало жажду.
Затхлый запах вызывал тошноту и резь в глазах. Слишком короткие цепи не давали даже сесть, а стоять уже давно не было сил. И она висела в кандалах безвольной тряпкой, уронив тяжелую голову на грудь. Но едва усталость перевешивала боль, и глаза начинали закрываться, тишину камеры разбивал резкий звук гонга, вынуждая пленницу нервно вздрагивать.
Израненная спина отзывалась колючими уколами на любую попытку пошевелиться, пальцы рук и ног, разбитые в тисках, практически не слушались. Бурые пятна засохшей крови давно скрыли под собой рисунок на ладони, словно его там никогда и не было.
