— Посмотри на воду, Моргейна. Отрешись мыслями от всего и скажи мне, что ты видишь.
Моргейна преклонила колени перед чашей и внимательно вгляделась в зеркально-прозрачную гладь. В комнате царила тишина — тишина столь глубокая, что Вивиана слышала, как снаружи стрекочет кузнечик. И тут Моргейна заговорила — бессвязно, точно в бреду:
— Я вижу ладью. Она убрана черной тканью, в ней четыре женщины… четыре королевы, потому что они в коронах… а одна из них — ты… или я?
— Это ладья Авалона, — тихо подсказала Вивиана. — Я знаю, что ты видишь. — Она легонько провела рукою над поверхностью воды, всколыхнув легкую рябь. — Смотри еще, Моргейна. И говори мне все.
На сей раз молчание затянулось. Наконец девочка вновь заговорила — с теми же самыми незнакомыми интонациями:
— Вижу оленей — огромное стадо оленей, и среди них — человек, тело его разрисовано краской… его венчают рогами… ох, он упал, они убьют его… — Голос ее дрогнул, и Вивиана вновь провела рукою над водой, и вновь по поверхности побежала рябь.
— Довольно, — приказала жрица. — Теперь смотри на брата.
И опять — тишина: невыносимо-долгая, затянувшаяся до бесконечности. Вивиана чувствовала, как все тело ее сводит судорогой от неподвижного сидения, но даже не шелохнулась: сказывались долгие годы обучения. Наконец Моргейна забормотала:
— Он лежит и не шевельнется… но он дышит, он скоро придет в себя. Я вижу маму… нет, это не мать, это моя тетя Моргауза, и с ней — все ее дети… все четверо… как странно, все они — в коронах… а вот еще один, у него в руках кинжал… отчего он так юн? Неужто это ее сын? Ох, он убьет его, он убьет его… нет, нет! — Голос девочки сорвался на крик. Вивиана потрясла ее за плечо.
— Довольно, — проговорила жрица. — Просыпайся, Моргейна.
Девочка встряхнула головой: так потягивается проснувшийся щенок.
— Я что-нибудь видела? — полюбопытствовала она. Вивиана кивнула.
— Когда-нибудь ты научишься видеть — и запоминать, — проговорила она. — А на сегодня довольно.
Вот теперь она вооружена и сумеет противостоять Утеру с Игрейной. Лот Оркнейский, насколько ей известно, человек чести и принес клятву поддерживать Утера. Но если Утер умрет, не оставив наследника… Моргауза уже родила двух сыновей, и, по всему судя, будут и другие… Моргейна увидела четверых, а маленького королевства Оркнейского на всех не хватит. Возмужав, братья того и гляди передерутся. А Моргауза… Вивиана вздохнула, вспоминая безудержное честолюбие Моргаузы. Если Утер умрет, не оставив наследника, тогда разумно предположить, что на трон взойдет Лот, женатый на родной сестре королевы. Лот станет Верховным королем, и сыновья Лота унаследуют королевсткий титул…
«Неужто Моргауза покусится на жизнь ребенка?»
Вивиане не хотелось думать так о девочке, которую она вскормила собственной грудью. Но Моргауза и Лот, эти два необузданных честолюбца, сведенные вместе!
Куда как просто подкупить конюха или подослать ко двору Утера своего человека, приказав ему по возможности чаще подстраивать так, чтобы жизнь ребенка оказалась в опасности. Обмануть бдительность преданной няньки, что верой и правдой служила еще матери мальчика, будет, конечно же, потруднее, однако няньку можно опоить зельем или просто угостить вином покрепче, чтобы та утратила зоркость и проморгала угрозу. И как бы ловко мальчик ни управлялся с лошадьми, у шестилетнего ребенка просто силенок не хватит удержать жеребца, почуявшего кобылу в течке.
«За одно-единственное мгновение все наши замыслы едва не пошли прахом…»
Выйдя к ужину, Вивиана обнаружила Утера восседающим на возвышении в одиночестве. Вассалы и слуги ели хлеб и окорок за нижним столом, в зале. Завидев ее, король поднялся на ноги и учтиво приветствовал гостью.
— Игрейна все еще с сыном, свояченица, я умолял ее пойти поспать, но она сказала, что отдохнет лишь тогда, когда мальчик очнется и ее узнает.
— С Игрейной я уже поговорила, Утер.
— Ах, да, она сказала мне, будто ты поручилось ей, что мальчик выживет. Разумно ли это? Если после этого он умрет…
Лицо Утера осунулось от тревоги. Он словно ни на день не постарел с тех пор, как женился на Игрейне; ну, конечно же, подумала про себя Вивиана, волосы у него такие светлые, что седину и не разглядишь. Он был роскошно разодет на римский манер и чисто выбрит, опять-таки по римскому обычаю. Короны он не носил, но руки его от локтя до плеча украшали два крученых браслета из чистого золота, а на груди переливалась богатая золотая гривна.
— На сей раз не умрет. Я в ранах головы кое-что смыслю. А что до телесных повреждений, так легкие не затронуты. Через день-другой он уже бегать будет.
Морщины на лице Утера отчасти разгладились.
— Если я только дознаюсь, кто выпустил кобылу… А мальчишку за то, что на Громе вздумал кататься, по-хорошему надо бы отлупить до потери сознания!
— Смысла нет. Мальчик уже поплатился за свое безрассудство и наверняка усвоил урок, если в таковом есть необходимость, — возразила Вивиана. — Однако надо бы тебе присматривать за сыном получше.
— Не могу же я сторожить его денно и нощно. — Вид у Утера был изможденный, глаза запали. — Я то и дело уезжаю на войну, а такого большого мальчишку к нянькиной юбке не привяжешь! А ведь это не первый случай — были и другие…
— Моргейна мне рассказала.
— Несчастье за несчастьем, право слово. Отец единственного сына обречен вечно уповать на милость судьбы: того и гляди беда нагрянет, — вздохнул Утер. — Но я позабыл об учтивости, родственница. Садись со мною рядом, кушай из моего блюда, если хочешь. Я знаю, Игрейна очень хотела послать за тобой, и я дозволил ей отправить гонца, но ты приехала куда быстрее, чем мы с ней предполагали… стало быть, это правда, что ведьмы Священных островов умеют летать?
Вивиана прыснула:
— Ах, если бы! Небось тогда б я не извела двух хороших пар башмаков в трясинах да топях! Увы, обитателям Авалона и даже самому мерлину приходится путешествовать пешком или верхом, в точности как простецам. — Жрица отломила себе пшеничного хлеба и зачерпнула масла из деревянной масленки. — Тебе ли, со змеями на запястьях, верить в старые сказки! Нас с Игрейной связывают узы крови. Игрейна — дочь моей матери, так что я знаю, когда у нее во мне нужда.
Утер поджал губы.
— Хватит с меня снов и чародейства! В жизни больше не стану иметь с ними дела.
Вивиана умолкла, именно на это и рассчитывал ее собеседник. Один из слуг положил ей соленой баранины, гостья с одобрением отозвалась о вареве из свежих трав, первых в этом году. Отведав немного того и другого, Владычица отложила нож и заговорила снова:
