Скользнув взглядом по все еще сидящему в пыли Жмыху, он весело крикнул:
— Чего, ты, дурья башка, сидишь? Быстро дуй к хозяйке, радостную весть ей передай: сын вернулся! Ну быстрей, пусть порадуется! Иссохла мать вся от горя, — обернувшись к Кожемяке произнёс старик, — как ты пропал, сама не своя!
Я к ней побегу! — рванул к дому Никита, но, словно что-то вспомнив, остановился и оглянулся в сторону ворот.
Хлопнув себя ладонью по лбу, он негромко выругался. Как же он мог про друзей забыть? Морозко с Ругером давно стояли подле ворот, держа коней в поводу.
— Отец, познакомься с моими друзьями! — громко сказал Никита и махнул им рукой, приглашая войти. — Без них я может и не добрался бы до дому!
Старик с интересом оглядел попутчиков сына.
— Друзья моего сына мне как родные! — тепло сказал он. — Проходите, гости дорогие!
* * *
— Эх! Здорово-то как! — зевнул Кожемяка, падая на мягкую перину. — Красота! Рай!
Уже седмица минула с тех пор, как друзья переступили порог дома Кожемяки. За эти дни они отъелись, отоспались, нагуляли жирку. В день приезда сына старый Кожем устроил грандиозный пир, не хуже княжьего. Столы с угощением выставили прямо во дворе, чтобы каждый прохожий мог разделить с ними радость. Все повторилось и на второй день, и на третий. Затем парни просто отдыхали, били баклуши, одним словом, набирались сил после долгой дороги. Ругер на удивление быстро освоился, начал натаскивать охрану купца: после гибели Твердилы этим заниматься было некому. Торговля кожами шла споро: их с удовольствием покупали и северяне, и вятичи, и кривичи, и еще незнамо где. Многочисленные обозы требовали хорошей охраны. Неудачная поездка в Царьград была тому подтверждением. Поэтому Кожем, не долго думая, предложил Ругеру остаться у него. Тот с радостью согласился. Так все и шло по накатаной, пока однажды Морозко, укладываясь спать, не сказал Никите:
— Никита! Я завтра с утра ухожу!
— Куда? — изумился Кожемяка. — Только-только отдыхать от долгой дороги начали, а ты уходить собрался!
— Дело у меня, иль ты забыл?
— Ты все рог добыть мечтаешь? Плюнь ты на него! Все равно счастья на всех не хватит!
— Думай, как знаешь, — Морозко отвернулся к стене, — а я спозаранку ухожу!
— Постой, не пори горячку, — приподнялся с подушек Никита, — я обещал тебе помочь, помогу. Завтра переговорю с отцом! И вообще, — Кожемяка спрыгнул с мягкой перины и в возбуждении начал ходить по горнице, — я с тобой пойду!
— Зачем? — удивился Морозко, поворачиваясь лицом к другу. — Это только мое дело!
— Ты мне друг? Друг! — резко заговорил Кожемяка. — Ты меня в трудную минуту не бросил! А я что хуже? Давай — ка сейчас спать, а завтра обсудим все с отцом. Утро вечера…, - уже мягче сказал он, рухнув обратно на лебяжью перину, заботливо постеленную матерью.
Через мгновение до Морозки донесся мерный храп. Под это громкое сопение Морозко долго не мог уснуть. Он лежал, вспоминая Силиверста, свое обещание, дорогу в Киев. Постепенно мысли Морозки закружились в веселом хороводе, и он незаметно уснул. Утром, едва только петухи пропели свою победную песню, Морозко вскочил с лежанки.
— Никита! — позвал он товарища. — Никита вставай — утро на дворе!
— У-у-у! — промычал с закрытыми глазами Кожемяка. — Еще немного!
— Никита! — повысил голос Морозко. — Ты обещал!
Кожемяка с трудом приоткрыл один глаз:
— Давай чуть попозже, какая разница?
— Большая! — отрезал Морозко. — Если сейчас не встанешь, я ухожу!
— А, ё-моё! — ворчал, поднимаясь, Кожемяка.
Но, увидев испепеляющий взгляд друга, он поспешно добавил:
— Да встал я уже, встал! Позавтракать-то хоть можно?
Мать Кожемяки быстро собрала на стол и поинтересовалась:
— Чего же это вы, дитятки, в такую рань поднялись? Спали бы себе, а сынок?
Никита неопределённо махнул рукой: нужно мол. Они быстро поели и вышли во двор. Несмотря на ранний час, старый Кожем уже был на своем месте: приглядывал за работниками. Завидев издали друзей, он негромко окрикнул их:
— Че, надоело баклуши бить?
— Бать! — позвал старика Никита. — Дело к тебе есть!
— Говори, — заинтересованно произнес старик.
— У Морозки обещание осталось невыполненное, он его деду перед смертью дал!
— Дал слово держи! — согласился Кожем. — А я чем могу помочь?
— Ему нужно на Буян-остров для этого попасть!
Кожем озадаченно почесал седую голову:
— И сколь быстро тебе туды надобно?
— Чем быстрей, тем лучше! — не медля, выпалил Морозко.
— Хм! Задал ты мне задачку! — задумался старик. — Хотя постой, завтра в Новгород с товаром отправляется мой старый приятель Оркель. Доберёшься с ним до Ключ-города. В Смоленске есть друг закадычный, отпишу ему грамоту, он поможет до моря Варяжского добраться.
— Ну, батя, — расцвел Кожемяка, — ну…
Он схватил старика в охапку и принялся скакать с ним по двору.
— Отпусти, — отбивался старик, — раздавишь, шут тебя задери! Такой телок вымахал!
Никита бережно поставил отца на землю.
— Только это, батя, — тихо, но твердо сказал он, отводя взгляд, — я с Морозкой пойду!
Старик на мгновение опешил, затем, пристально глядя сыну в глаза, спросил:
— Ты это серьезно?
— Серьезно! — ответил Никита. — Мне Морозко помог в трудную минуту, и я его не брошу!
Кожем потух, словно догоревшая свеча, и тяжело вздохнул.
— Ну и чего мы матери скажем? — устало произнес он.
— Бать, но ты же понимаешь! — голос Никиты предательски дрожал.
— Понимаю, сынок, понимаю! Сам такой был! Мать жалко, она на тебя еще наглядеться как следует не успела, а ты уже…
Старик развернулся и тяжёлой поступью вошел в дом.
Вскоре после встречи с Волчьим Пастырем старая дорога растворилась в густом лесу.
— И куда теперь? — полюбопытствовал Дунай. — Дорога-то тю-тю! Кончилась! Это проклятый колдун ее спрятал!
— Ты понапрасну-то Пастыря не оскорбляй! — одернул побратима Дорыня. — Дорога пропала: так по ней не уже давно никто ездит — волчары Пастыря испокон здесь коней резали. Не колдун он вовсе!
Но Дунай не унимался, поправляя притороченный у седла изодранный волчьими зубами колчан, он заметил:
— Как же не колдун раз волком перекидываться может? Ты вожака видел? Вылитый пастырь, только о четырех ногах!
— Это не колдовство — таким уж его создал Род! Он невр! Ты что-нибудь о неврах слышал?
— Да так, немного. Бабушка в детстве рассказывала. Я думал, что все это сказки.
— Сказки? — рассмеялся Добрыня. — Нет, это быль! Мало их осталось, — пояснил он, — невров, но нет-нет да встречаются.
