А Золотинка уже послала к Толпеню глупого хотенчика, и он потянул ее больно режущей руку привязью. Она вскарабкалась наверх быстрей прежнего, но лешего не застала. Затихал убежавший на юг вихрь.
Оказавшись на карачках у обросшего корнями обрыва, Золотинка ощупала землю и потом уж решилась встать, маленькими шажочками, все боком и боком, начала удаляться от ямы, остерегаясь и второй, такой же. Их было теперь две рядом.
Крынк исчез. И от этого, кажется, притих лес, смолкли запуганные птицы, разбежалось, опасаясь хозяйского гнева, зверье.
Золотинка прикинула направление к Межибожу — если уж бежать, так не теряя головы, — и пустилась быстрым торопливым шагом, вприбежку. Не прошло однако и четверти часа, как издалека зашумело и засвистало, буря закружила по лесу, выламывая ветки и опрокидывая деревья. Золотинка остановилась, прикрыв голову, и припала к траве. С поднебесья грохнулся все тот же краснорожий, скособоченный мужик.
— Где? — проревел он, вздымая новые вихри. — Нету! — И плюнул, немногим только не достав пигалика.
Надо было понимать так, что Крынк уже побывал на южной окраине своих владений. И что яма будет там, где упал смачный, развесистый плевок лешего. Не такая уж Золотинка была дура, чтобы за три раза не научиться. И потому она не сдвинулась с места.
— Так ведь я как раз туда и иду! — обрадовалась она через силу. — Туда мне и надо. Давай покажу!
— Тьфу! — отозвался на предложение леший, плюнул, засвистал и умчался, обратившись вихрем листвы, только лес застонал под хозяином.
Золотинка благополучно отползла в сторону от опасно заплеванной земли, но никуда уж не побежала, понимая, что долго ждать Крынка на этот раз не придется. И он не замедлил.
Послышался низкий гул набегающей издалека бури, словно бы кто-то накатывался, быстро перебирая и подминая под себя лес, небо потемнело мрачным тусклым цветом сумерек. Огромные сосны вокруг безвольно затихли, ожидая чего-то страшного. Дрожащими от спешки руками Золотинка развязала котомку, чтобы заранее достать персик; она сунула его в зубы, снова перехватив завязки, — и накатила буря.
Умопомрачительный грохот, треск сокрушенных деревьев стиснули Золотинке грудь, сломанные верхушки и целые стволы рушились на перекрученный бешеной завирухой орешник — некуда было бежать и прятаться. Золотинка припала к земле трепещущим листочком, вихрь выжимал дыхание. Ухнул из поднебесья, подламывая собой дубы и сосны, леший, рев его мешался со свистом бури.
— Где? — неистовствовал Крынк. — Нету!
«Лучше надо искать!» — могла бы сказать Золотинка, если бы сумела перекричать ветер и рот не забивал закушенный на косточку персик.
Плотный, сминающий бока вихрь смахнул ее с тверди, подбросил так, что не было уже ни верха, ни низа, спутались земля и небо. Судорожным комком кувыркалась Золотинка, то сдавленная до удушья, то раздираемая на части — распирало ее изнутри. Все смешалось, как первозданный хаос, ледяная бездна сжигала ее жестким, будто песок, ветром — ветер обдирал лицо. Казалось, выдуло из головы все, не осталось ни чувства, ни мысли только бесконечная, беско-оне-е-е-е-ч-н-а-я раздира-а-а-а-ю-ща-я-я каждую-ю-ю клеточку существа тряска…
Так Золотинка грянулась вниз и распростерлась на земле, разбитая и разломанная до потери всякого самочувствия.
— Где? — ревел над нею скособоченный Крынк, и Золотинка уразумела, что ничего, на самом деле, не кончилось.
Она силилась вступить в разговор, но мычала, не понимая почему, а разгневанная стихия не мешкала. Крынк плюнул на Золотинку, отчего она ухнула в яму без задержки; сокрушительные плевки следовали один за другим, земля проваливалась все глубже — не яма уже, но бездна!
Золотинка очутилась на дне пропасти, над ней клонились на вывернутых корнях готовые рухнуть деревья. Рука ее все еще сжимала развязанную котомку, в которой прощупывался запутанный в тесемках хотенчик, а все остальные вылетело. Нельзя было мешкать ни мгновения, но Золотинка силилась подать голос и не могла… пока не сообразила вытащить завязший в зубах плод.
— Да вот же он, вот! Провалиться мне на этом месте, если я его не нашел! — завопила Золотинка. — Вот персик!
Должно быть, Крынк услышал, потому Золотинка выиграла несколько мгновений. Сильным ударом лаптя она загнала косточку персика в песок и тотчас же обожгла его Эфремоном, чтобы немедленно наложить заклятие. Вольно или невольно она вложила в заговор весь свой душевный переполох, сдержанный только тисками рассудка, и росток ударил вверх сильной зеленой струйкой, листочки расправлялись на нем, что хлопушки, тоненькое деревце стремительно поднималось.
— Подожди! — крикнула Золотинка, оберегая саженец, но Крынк ответил плевком.
Яма просела еще глубже, высокая береза на краю ее наклонилась, закрыла небо и вознамерилась падать. В страшной спешке Золотинка стянула через голову рубаху, вывернула ее наизнанку, то есть на левую сторону, и мигом натянула опять. Потом она схватилась за основательный уже, в руку толщиной стволик персика и начала карабкаться по ветвям, поднимаясь вместе с быстро растущим деревцем. Крынк плевал, а деревце разрасталось, хотя комель его и корни проваливались и проваливались от каждого «тьфу!» Крынка.
Это было отчаянное состязание верха с низом, которые противоречили друг другу, развиваясь в разные стороны. Высоченная береза, наконец, рухнула, перегородив яму поперек, — едва достала верхушкой другого края, шатались подмытые в корнях исполинские сосны, а Золотинка то западала вниз, то взлетала вверх, наверстывая все потерянное после очередного плевка лешего и даже выигрывая раз за разом расстояние.
Все ж таки Крынк уставал плевать, он надсадно хрипел и пусто харкал без слюны, а деревце, огромное уже дерево локтей двадцать в высоту, не уставало расти. Верхушка его, вся в цветах и в плодах! пробила упавшие в яму и поперек ямы стволы, победно вознеслась над краями провала, заполоняя собой все вокруг. И вот могучий, невиданных размеров персик вынес Золотинку на свет, и Крынк напрасно хрипел, от усилия весь багровый, всё «тьфу!» и «тьфу!» Бесплодная злоба лешего обратилась пересохшей желчью, и Крынк отступил — измученный, ошеломленный и озадаченный, кто знает, может быть, восхищенный. Немало времени нужно было, чтобы разобраться в чувствах, которые вызывал в нем буйный расцвет персика, что неодолимо вскипал среди покалеченного леса.
Золотинка перепрыгнула на полого протянувшуюся сосну и, пробежав десяток, другой шагов оказалась на спасительной тверди.
Возможно, в дуроломной башке лешего совершалась трудная и важная работа — острые волчьи уши его шевелились, как бы пережевывая засевшую в голове мысль, но Золотинка не видела нужды дожидаться, что из этого выйдет. Вывернутая на левую сторону рубашка защищала ее от новых причуд лешего, а впереди, с южной, подсолнечной стороны, посветлевший лес обращался знойным, желтеющим полем — то были границы владений Крынка.
