— Спасибо, что пришел, — произнесла Ариана де Карензу, поднимаясь с дивана в дальнем конце комнаты. Ее черные волосы так и остались распущенными по плечам против всяких правил. Она была одета как и раньше, драгоценности на ней напоминали огонь и лед.
— Я бы принял благодарность, если бы у меня был выбор в этом вопросе, — мрачно ответил Блэз. Он остался стоять у самой двери, оценивая комнату и стараясь не слишком пристально смотреть на женщину.
Она громко рассмеялась.
— Если бы я была уверена, что ты согласишься прийти, то была бы рада предоставить тебе такой выбор. — Ее улыбка ясно давала понять, что она хорошо знает, что говорит. Она была очень красива, темные волосы обрамляли и оттеняли безупречно белую кожу. Ее темные глаза были широко расставлены и смотрели безмятежно, губы были упругие, а в ее голосе Блэз услышал повелительную нотку, которую уловил еще в таверне, когда она отдала приказ герцогам Талаиру и Миравалю, и они оба подчинились без возражений.
«Женщины Арбонны», — подумал он, стараясь вызвать в себе гнев как щит. Сложил руки на груди. Немного более года назад, весенней ночью, когда божий гром гремел над северными горами за окном, он пришел по призыву другой женщины с черными волосами в ее палаты. В ту ночь его жизнь изменилась, и не в лучшую сторону.
— У очага стоит вино, — сказала тогда Люсианна Делонги, лежа поперек кровати под балдахином, изображающим совокупляющиеся фигуры. — Утолим сначала эту жажду?
Здесь не было кровати, не было горящего камина, и женщина, которая была с ним сейчас, сама налила вина им обоим, а потом твердым шагом, без жеманства, подошла и протянула ему кубок. Он молча взял его. Она не стала задерживаться рядом с ним, а повернулась и пошла обратно к дивану. Блэз последовал за ней, почти машинально. Она села и рукой указала ему на стул. Он тоже сел. От нее пахло духами, тонкий аромат и совсем не сильный. На столике у дивана лежала лютня.
Она сказала без всякой преамбулы, глядя на него в упор темными глазами:
— Есть много вопросов, которые нам, вероятно, захочется обсудить, тебе и мне, до того, как закончится эта ночь, но ты не хочешь начать с рассказа о том, что произошло после того, как ты ушел от реки?
Он устал, и его разуму и сердцу сегодня ночью пришлось держать двойной удар, но он еще не до такой степени потерял мужество.
Он даже поймал себя на том, что улыбается, хотя не мог бы объяснить почему. Вероятно, в ответ на прямой вызов, на откровенность ее намерений.
— Может быть, — тихо ответил он. — Возможно, я захочу тебе рассказать, но пока я не узнаю, кто подслушивает за дверью у тебя за спиной, предпочитаю держать свои секреты при себе, госпожа. Ты уж прости меня.
Он ожидал многого, но не восторга. Ее смех звенел, она весело захлопала в ладоши, на мгновение заслонив длинными пальцами рубины на шее.
— Конечно, я тебя прощу! — воскликнула Ариана де Карензу. — Ты только что выиграл для меня пари на двадцать пять серебряных барбенов. Тебе в самом деле не следует служить людям, которые настолько тебя недооценивают.
— Возражаю, — произнес Бертран де Талаир, входя в комнату из двери за ее спиной. — Я вовсе не недооцениваю Блэза. Вероятно, я переоценил твои чары, которые, видимо, в последнее время ослабели.
— Я знаю твою лютню, — коротко бросил Блэз. — Возможно, я не слишком высоко ценю твою музыку, но знаю инструмент. — Он с трудом сохранял самообладание. И он даже не смотрел на Бертрана, потому что в этот момент другая женщина, очень высокая, вошла в комнату вслед за герцогом. С сединой в волосах, слепая, а на ее плече сидела белая сова. В последний раз он видел ее на острове в море, когда она рассказывала ему его собственные сердечные тайны в темном ночном лесу.
— Ты могла хотя бы попытаться, — ворчливым тоном продолжал Бертран, обращаясь к Ариане. — У меня большое желание отказаться от нашего пари. Ты была не более соблазнительной, чем мокрая коза в пещере.
— Уволь нас от рассказов о своих пристрастиях, — любезно произнесла Ариана.
Де Талаир запрокинул голову и расхохотался, а верховная жрица Риан, безошибочно глядя пустыми глазницами в сторону Блэза, поднявшегося со стула, сказала ему о том, что он больше всего хотел знать:
— Раненый будет жить. Он должен полностью выздороветь, когда его рана в плече заживет.
— Этого не может быть, — возразил Блэз, его рассудок взбунтовался. — На той стреле был сиварен.
— И он обязан тебе жизнью, ведь это ты сказал об этом у реки, — серьезно продолжала жрица. На ней было широкое одеяние такого же цвета, как седые пряди ее волос. Ее кожа потемнела и огрубела от солнца, ветра и от морской соли и резко отличалась от алебастровой, гладкой кожи Арианы. — Его принесли ко мне в здешний храм, и так как я знала, что это такое, и так как это случилось сегодня ночью, я сумела справиться с этим.
— Но ты не могла. Ты не могла исцелить человека, отравленного сивареном. Ни один лекарь в мире этого не сумел бы.
Она позволила себе улыбнуться легкой улыбкой, полной превосходства, которую он помнил.
— По крайней мере, последнее — правда. И я не смогла бы это сделать, если бы прошло слишком много времени и если бы я находилась не в этом освященном месте. И еще сейчас канун дня летнего солнцестояния. Ты должен помнить, северянин, что слуги богини способны сделать такое, чего ты не ожидаешь, но только когда мы находимся в месте сосредоточения ее тайн.
— Мы в Горауте сжигаем женщин, когда они занимаются магией в темноте. — Он и сам не знал, зачем сказал это, но действительно вспомнил тот страх, который ощутил на острове, пульсацию земли в лесу под ногами, и это ощущение сейчас отчасти возвращалась. Он также вспоминал, словно глядя сквозь дымный туннель времени, первое сожжение ведьмы, при котором присутствовал. Его отец объявил, что необходимо провести обряд очищения, и заставил обоих сыновей стоять рядом и смотреть.
Верховная жрица Риан перестала улыбаться.
— Страх заставляет мужчин клеймить силу женщин как деяние тьмы. Только страх. Подумай, какая этому цена: ни одна женщина не посмела бы спасти Валери Талаирского, если бы эту стрелу послали в Горауте. — Она помолчала, словно ждала ответа, подобно наставнику, беседующему с воспитанником. Блэз ничего не ответил и изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Сова вдруг захлопала крыльями, но потом снова устроилась на плече жрицы. Та прибавила, уже другим тоном: — Я принесла тебе привет от Люта Баудского, который сейчас достойно служит Риан на ее острове.
Блэз поморщился при этом воспоминании.
— Лют не мог бы достойно подать даже кувшин с пивом, — ответил он, его захлестнули гнев и растерянность.
