Было ясно, что Дымкова он в покое не оставит, и тот с неохотой подчинился и тоже встал на ноги. В это время Филипп с Василием осторожно подняли Тимофея, а хлопочущая вокруг них Крижевская отскочила в сторону, и Борис увидел чуть порозовевшее лицо своей недавней жертвы. Глаза Григорьева были открыты, он вполне осмысленно смотрел на окруживших его друзей и, одновременно, словно бы пытался увидеть кого-то еще. Борис подошел поближе, и на один краткий миг их взгляды встретились, после чего Тимофей снова потерял сознание. Но Дымков был уверен, что когда они смотрели друг на друга, в глазах Григорьева промелькнула благодарность.
Следующие тринадцать суток пролетели для Бориса совсем быстро — он почти каждый день мотался то из города на дачу, чтобы навестить Тимофея и в очередной раз выслушать от него кучу извинений вперемешку с заверениями в вечной дружбе, то обратно в город, чтобы закончить работу и выбить из переводного агентства гонорар. Свободного времени у него не было вообще, и если бы не четко выработанная привычка следить за календарем, Дымков запросто мог бы пропустить приближающееся полнолуние — из-за спешки он не замечал никаких изменений в своем собственном самочувствии.
В последний вечер Борис снова забежал к Григорьеву, убедился, что чувствует тот себя в целом неплохо и к предстоящей ночи вполне готов, и поспешно отправился в дом Афанасия: другого места, где он мог бы спрятаться, ему никто предложить не смог, так как на даче Антона еще раньше поселили Кима. И уже стоя на пороге своего нового убежища, Дымков позволил себе оглянуться и немного полюбоваться засыпанным снегом поселком. Снег выпал накануне, он шел весь день, и теперь все вокруг казалось удивительно чистым. Толстый слой пушистого, почти нигде не тронутого ничьими следами снега, словно одеялом закрыл все канавы и кучи мусора, все ржавые крыши и серые от дождей покосившиеся деревянные заборы. Даже обгорелые развалины, когда-то бывшие дачей Бориса, исчезли под мягкими снежными "подушками".
В этом зимнем наряде поселок казался вымершим. Электричества в нем не было уже месяц, с прошлого полнолуния, и если бы не мерцающие в некоторых окнах огоньки свечей, можно было бы подумать, что кроме Бориса здесь сейчас вообще никого нет. Тем более, что огоньки начинали гаснуть один за другим: вервольфы готовились к предстоящей ночи. Дымков глубоко вздохнул, наполнив грудь морозным воздухом, и опять удивился, что почти не ощущает запахов — ему всегда нравилось нюхать свежевыпавший снег, но на этот раз он пах как-то совсем уж слабо.
Издалека до него донеслись чьи-то спорящие голоса. Борис на цыпочках спустился с крыльца и заглянул за угол дома. И уже после этого вспомнил, что соседкой Афанасия была Илона, которая теперь и стояла в центре своего участка и препиралась с невозмутимо отпирающим дверь ее дачи Марком.
— Ты приедешь за мной утром! — почти кричала она. — Это абсолютно нормально. Все так делают, даже жена Филиппа! Какого лешего тебя на авантюры потянуло?!
Марк открыл, наконец, замок и повернулся к своей подруге, широко распахивая дверь.
— Илон, ты помнишь, я тебе когда-то сказал, что все женщины делятся на женщин и баб? — спросил он строгим, как у школьного учителя, тоном. — Так вот, мужчины, к твоему сведению, тоже делятся — на мужчин и тряпок. Я, если ты еще не заметила — мужчина. Еще вопросы есть? Нет? Тогда, — он сделал приглашающий жест, — марш домой!
Крижевская пожала плечами и, поправив высокую меховую шапку, подиумным шагом прошествовала по узкой, едва протоптанной тропинке к крыльцу. Марк пропустил ее вперед и вошел в дом следом. Дверь за ними захлопнулась.
Борис, которого они оба так и не заметили, тоже вернулся на крыльцо, вошел в свое новое убежище и в сердцах пнул первый попавшийся ему на пути предмет, оказавшийся стулом и загромыхавший по всей веранде. "Как дети! — возмущался он про себя, прокручивая в памяти только что подслушанный разговор. — Надеюсь, у этого героя хотя бы хватит ума в отдельной комнате запереться! А, ладно, черт с ними обоими, не маленькие уже, сами пусть разбираются, если она его сегодня укусит!"
Где у Афанасия хранились свечи и были ли они у него вообще, Дымков не знал, так что искать ведущую на второй этаж лестницу ему пришлось на ощупь. А затем, он, так же на ощупь, принялся отыскивать в маленькой комнатушке кровать и постельные принадлежности. Борис ругался, чувствуя себя почти абсолютно слепым — будь на улице хотя бы один горящий фонарь или освещенное окно, он бы не был сейчас таким беспомощным, но в совсем полной темноте не могли видеть даже вервольфы. В конце концов, ему все же удалось более-менее сориентироваться в незнакомом помещении, нащупать кровать и найти шкаф с одеялами и подушками. Два толстых байковых одеяла он расстелил на полу — если ночью свалится с постели, просыпаться будет не так холодно, а еще одно, ватное, забравшись на кровать, старательно намотал на себя. О том, чтобы спускаться в темноте на кухню и искать там воду или еще какое-нибудь питье, Борис не хотел даже думать, поэтому снотворное он проглотил так, ничем не запивая и едва не подавившись. Подумал, не принять ли на всякий случай еще таблетку, но потом решил, что не стоит: в прошлый раз он вообще никакого снотворного не пил, до этого тоже малыми дозами обходился, так что сильно привыкнуть к этому препарату еще не мог. Машинально посмотрел на часы — до восхода луны было чуть больше получаса, как раз успеет заснуть. И вновь с неудовольствием отметил, что раньше он и так отлично, с точностью до нескольких минут мог предсказать, сколько осталось до полнолуния, а теперь что-то совсем расслабился, ведет себя так, будто сейчас середина лунного цикла… "И ведь не устал вроде, даже слишком бодро себя чувствую! — недоуменно подумал Борис, устраиваясь поудобнее и закрывая глаза. — Ладно, раз на раз не приходится, зато, может быть, мне и утром не слишком хреново будет!"
Он не знал, сколько прошло времени. Сон не шел, несмотря на выпитые таблетки, хотя на какое-то короткое время Борис, кажется, все-таки слегка задремал. Но потом, как ни странно, его глаза снова открылись, и он понял, что спать ему совершенно не хочется. Кажется, его организм все-таки приучился к этому снотворному, и надо было глотать три таблетки! Или он слишком разволновался, когда узнал, что Марк решил провести полнолуние вместе со своей девушкой? Он принялся торопливо шарить руками по полу рядом с кроватью, вспоминая, куда положил оставшееся снотворное — может быть, еще не поздно принять третью таблетку и, наконец, заснуть? И уже наткнувшись на шуршащую фольгой упаковку лекарства, Борис вдруг сообразил, что в комнате стало светлее. Гораздо светлее, чем было, когда он лег спать, хотя все еще достаточно темно, чтобы нормально видеть окружающие его предметы.
