Под конец разговора, Састион запретил Фараху рассказывать остальным воспитанникам о книгах. О телескопе – сколько угодно. И о звездах. О книгах – ни в коем разе. Воспитанник дал слово и сдержал его. Он ни словечком не обмолвился ни о Жизнеописаниях Настоятелей Сальстана, ни о "Глупости". И уж конечно, никому не стал рассказывать о тех двух книжках, что Ламеранос дал ему почитать.
К сожалению, раскрыть книги ему удалось не скоро. Совершенно неожиданно в приюте нашлось множество дел. Да столько, что у воспитанников совсем не оставалось свободного времени. Малышню посадили шить теплые одеяла для солдат. Это было несложно, – знай, отрезай куски от рулона толстой материи, что привезли из гильдии ткачей, да подбивай края. Но работы было много, и малышня ходила с исколотыми до крови пальцами и слезящимися глазами. Младшие воспитанники трудились с утра до позднего вечера, в свободное от молитв и занятий время. Старшим тоже досталось. Сасима и Васку засадили за переписывание молитвенников. Причем, судя по их многозначительным намекам, которые они щедро расточали, надуваясь от важности, молитвенники были не простые. Специальные, одобренные советом настоятелей храмов Таграма. Грендир, великий пройдоха, все же уболтал Сасима до такого состояния, что тот обмолвился: дескать, в эти сборники включены молитвы из четвертого тома Книги Молений.
Веселой троице тоже хватало дел. Састион гонял их по приюту день-деньской, заставляя заниматься ремонтом. Под его чутким руководством, Грендир, Килрас и Фарах перестелили пол в главном зале, отремонтировали лестницы ведущие на второй этаж, и даже переложили заново черепицу на крыше – в том месте, где старая дала слабину и просела под мокрым снегом.
Это было еще не все. Кроме того, всем воспитанникам увеличили время занятий. Они стали заниматься в два раза больше, практически целый день без перерывов. Из-за этого, что было, по мнению Фараха, самым ужасным, – отменили занятия с Ламераносом.
Об этом подмастерье узнал на следующий день после визита к ученому. Закончив обед, старшие воспитанники как обычно собрались в классе. Они ждали учителя, но вместо него пришел Састион. Со скорбным видом воспитатель сказал, что Ламеранос сегодня не придет. У Фараха защемило сердце, и он едва не вскрикнул. Ему показалось, что с ученым случилось несчастье. Но Састион рассказал воспитанникам о том, что теперь Ламеранос будет проводить занятия раз в неделю, по воскресеньям. А в обычные дни воспитанники будут по-прежнему заниматься с ним, со старшим настоятелем. Услышав это, Фарах облегченно перевел дух, и лишь потом позволил себе расстроиться. Ничего непоправимого не случилось. Но и приятной эту новость нельзя было назвать.
Три дня до выходных пролетели незаметно, в трудах и заботах. Весь приют в едином порыве вкалывал по черному, горбатился как грузчик на базаре, без сна и отдыха. Фараху стало ясно, что они к чему-то готовятся, – но к чему, он даже не мог предположить. Грендир, правда, предположил, что их скромную обитель должен посетить сам Виль Весельчак. Ну, или на худой конец, настоятель Великого Храма Таграма. Но даже Килрасу было ясно, что солдатские оделяла, никак не вписываются в картину визита благородной особы. Собственно с одеялами все понятно. Погода дрянная, солдат много, они мерзнут, ткачи и портные не успевают шить теплую одежду – тут уж не до одеял. А воспитанники – бесплатная рабочая сила. Но почему в таком случае, старших тоже не засадили за шитье? На кой древесный корень солдатам ремонт в приюте? На этот вопрос тоже не нашлось ответа. И уж совсем непонятно было, почему вместо занятий Ламераноса ввели новые молитвенные часы. Ладно бы, нашли новую работу, так нет. Занятий стало больше, нагрузки возросли, Састион старался изо всех сил вколотить в головы воспитанников новые знания. Причем, перескакивая с пятого на десятое, особо не следя за результатами и стараясь впихнуть в воспитанников как можно больше текстов молитв.
Старший воспитатель ходил мрачнее тучи и руки держал за спиной. Фарах, хотевший было расспросить Састиона о причинах таких разительных перемен, оставил свою идею после того, как обычно сдержанный Састион наорал на Тимаса – воспитателя младших. Якобы те плохо шьют одеяла. Это было глупо, разумеется, воспитанникам далеко даже до младших подмастерьев ткачей. Да что там говорить, большинство иголку никогда в руках не держало. Всем было понятно, что Састион просто сорвал на Тимасе злобу. Тот попался старшему воспитателю под горячую руку, только и всего. Дело привычное. Для других. Но что бы Састион… После этого случая даже Грендир ходил тише воды ниже травы. Уже его Састион не пожалеет, – если что, мигом припомнить все прошлые провинности.
Что-то надвигалось. Это чувствовали все, даже сопляки младшей группы, не умевшие еще ни читать, ни писать. Старшие, забыв разногласия, иногда собирались вечером в пустой зале, чтобы пошептаться. Веселая Троица шепчущаяся с братьями – это было нечто. Никто из них ранее не мог представить, что дойдет до такого. Но все же воспитанники шептались, обменивались слухами, строили предположения и пытались угадать, – что их ждет. Всем было ясно, что такая суета неспроста. Но к чему все это, к чему?
Разговоры проходили впустую, дельных идей не было ни у кого. Это понимали все, но, тем не менее, каждый из них строил предположения, в чем тут дело – одно причудливей другого. И визит короля в приют, и превращение воспитанников в ткачей, и даже роспуск воспитанников – обсуждали все. Спорили до хрипоты. Сходились в одном, – что-то надвигается.
Визита Ламераноса ждали как явление пророка Тадуса, что в незапамятные времена принес весть о том, что Энканас спустился с Неба в Мир. Воспитанникам казалось, что ученый должен без труда ответить на все их вопросы, на то он и ученый. К тому же, он жил в городе и мог знать, что происходит.
Когда Ламеранос проявился в приюте – в воскресенье, как всегда после обеда, – воспитанники набросились на него с расспросами. Им хотелось знать, что твориться в большом мире, за стенами приюта. К сожалению, ученый ничем не смог им помочь. Он и сам ничего толком не знал. Как оказалось, Ламеранос провел четверо суток в университете. Там и ел, и спал, и что самое главное – работал. Что именно он делал, ученый рассказывать не стал, только веско заметил, что дело было важное, коронное. То есть государственное, особой важности. Воспитанники не решились расспрашивать ученого об этом, но потребовали, чтобы он рассказал хотя бы о том, что видел в городе.
Ламеранос сказал, что на улицах неспокойно. Угроза близкой войны нависла над Таграмом темной тучей. Жители хмурились, ссорились, и все поголовно пребывали в дурном настроении. Участились драки и дуэли. Вояки, шнырящие по Таграму дурели от безделья и развлекались, как могли, задевая горожан и затевая с ними ссоры. Жители столицы, люд ушлый и ко всему привычный, не уступал солдатне – за словом в карман не лез, да и не стеснялся отвечать ударом на удар. Зато притихли воры и душегубы. За последние четыре дня сразу десяток преступников отправились на виселицу без суда и следствия – по распоряжению военного коменданта Таграма графа Поско, решившему без лишней канители разобраться с этой бедой. Ему и без уголовников проблем хватало – с солдатами и гвардией. Так что лихой люд затаился, ожидая более спокойных времен.
