— Ваше высочество, прошу нас извинить. Спасенье души, знаете ли...
На то, чтобы кивнуть, Матильды хватило. Валме был в своем праве, выручая Алву. Пес тоже в своем праве, когда рвет глотку волчонку, но что делать, если ты волчица?
— Вы что-то сказали, маркиз?
— Ничего важного, я говорил о песнях. О наших песнях. В Тронко мне казалось, вам нравится гитара.
— И что? — Музыка — это почти погода. Когда нечего сказать, говорят о ней. И еще о здоровье, только Дьегаррон для этого слишком болен, а она еще не слишком стара.
— Простите. Значит, я ошибался.
— Нет, отчего же... — А зальчик в самом деле тесный, хотя зачем больше? Скоро гости уберутся, и намалеванные удоды останутся порхать меж похожими на капусту розами. Никому не нужные в никому не нужном дворце. Когда все кончится, ее тоже пихнут в ненужный дворец... порхать или подыхать.
— Становится душно. Может быть, передвинуть ваше кресло поближе к окну?
— Передвиньте.
Говорить с Валме Матильда не могла от злости, с Дьегарроном тоже, только злилась она на себя. Страшно. Безнадежно. Будто в худющего кэналлийца влезли сразу Ферек, шад, Адриан, Лаци и прорва других не сделавших, не сказавших, сказавших не то и не тогда, а то и послушавшихся. Ее послушавшихся. Дуру, теперь уже старую, а когда-то молоденькую и брыкливую. Дьегаррон, тот просто хорошо воспитан и жалостлив, как мимоза, но остальные... Ну и что, что тебя гонят, а ты не уходи! Лаци, дрянь эдакая, убрался по первому слову. Ферек ринулся истреблять медведей, Адриан обвенчал паршивку с Анэсти, шад прислал пистолеты, а ей кто остался? Не сумевший удрать нытик? Внук, который не слушался никого и ничего, уж не потому ли, что она всю жизнь хотела быть не всадником, а кобылой? Вот и осталась со слепой подковой.
— Я могу сделать для вас что-то еще?
— Нет!
— Очень жаль.
3
Они почти не успели выпить — зал торопливо пересек очень встревоженный пожилой кагет, которого Марсель уже видел в казарской свите. Говоривший с сестрицей Баата подданного «не замечал» до последнего, потом обернулся и переменился в лице. Разговора, само собой, слышно не было, но Лисенок торопливо покинул Этери и, необычно широко шагая, устремился к болтавшему с бакранами Алве. Бонифаций поспешно наполнил кубок.
— Поторопимся же, дети мои, — изрек он, — ибо чую я совет скорый, долгий и непотребный. Не всякая ложь есть зло, но та, что отрывает нас от друзей наших и от чаш наших...
— ...исполнена скверны, — подхватил Марсель. — А Баата — душка. Альдо на его месте запустил бы кого-нибудь окровавленного и с вражеской головой в мешке прямо к десерту, а тут все-таки дамы!
— Бошки кагеты режут, это да, — подтвердил Коннер. — А потом присаливают, чтоб не стухли. У холтийцев набрались... Адгемар, покойник, седуновых голов Монсеньору приволок, мороки потом было! По бакранскому обычаю, что на ихнюю гору попало, теперь Бакры, а Бакра убоиной брезгует, козел, куда денешься? Пришлось все хозяйство вместе с казаром покойным, как его Монсеньор хлопнул, под закат сжигать, так от соли этой такой дым едучий повалил, чуть не задохлись.
— Суеверие и дикарство. — Бонифаций поставил кубок и почесал нос. — Обратить бы бакранов сих в истинную веру, да недосуг.
— А чего их обращать? — не понял Коннер. — Кому их Бакра мешает?
— Непорядок! — предвосхитил жующего Бонифация Марсель и передвинулся, чтобы лучше видеть. Лисенок уже вовсю что-то сообщал. Алва слушал, как всегда чуть склонив голову к плечу. Казар выглядел обеспокоенным, будь он Робером или младшим Савиньяком, Марсель бы не усомнился в том, что случилось нечто паршивое. Он и сейчас не усомнился, только ворвавшийся в разгар ужина гонец, спасибо Иссерциалу, всегда был, есть и будет подозрителен. Особенно если союзник не горит желанием воевать. Рокэ успел повторить Баате раз восемь, что Талиг поддержит дружественную Кагету против внешнего врага, но самозванец Хаммаил таковым не является.
Новостью для Лисенка это не стало: встреча в Барсовых Вратах была условлена загодя, и тогда же Ворон написал о своем нежелании встревать в чужую склоку. Сын Адгемара, если он чего-нибудь стоит, должен был успеть сочинить что-нибудь душераздирающее. И, кажется, успел. Марсель вытащил из-за перевязи подвядшую розу и поставил прямо в вино.
— Пойду послушаю.
— Не спеши, чадо. Сперва, благословясь, допьем, ибо не должно бросать налитое ради суеты и тлена.
— Не успеем, жабу их соловей! — Коннер был прирожденным разведчиком, потому и занял позицию лицом к двери. Марсель смотрел на Алву с Лисенком, а вот варастиец приметил приближающегося кагета. Того самого, что шептался с казаром.
Рот Бонифация случайно или не очень оказался забит, и «черный вестник» достался Марселю вместе со всем содержимым. Баата не подкачал: на патрулировавших границу с Нижней Кагетой бириссцев вероломно напали сторонники Хаммаила. «Барсы», хоть и были застигнуты врасплох, не испугались, завязалась кровавая битва. Хаммаиловцы бросились наутек, бириссцы бесстрашно поскакали за ними. Увы, доблестных преследователей заманили под гайифские мушкеты. Назад вернулась едва ли половина.
— Они сражались отважно, — окончил грустную балладу кагет, — но что может даже лучшая кавалерия против засевшей за каменными стенами пехоты?
— Глуп поселянин, прельстившийся медвежонком, не подумав о матери его, — буркнул прожевавший Бонифаций. — Кто идет по ягоды с корзиной, не должен думать о шкурах медвежьих. Кто идет на медведя с рогатиной, не должен набивать рот ягодами, сколь бы сладкими те ни казались.
— Коннице не следовало увлекаться преследованием, — перевел епископский вердикт Валме и едва не проверил, хорошо ли пристегнуто отсутствующее пузо. — Но участие в столкновении гайифских регулярных сил меняет многое. Впрочем, это ведь могли быть и наемники?
Барсовы Врата
400 год К.С. 10-й — 11-й день Летних Ветров
1
Дьегаррона увел адъютант. Само собой, по важному делу, других у мужчин не водится. Анэсти и тот, когда не болел и не нудил, бывал ужасно занят. Кошки знают чем, но возмущений и упреков, если его вдруг тревожили, хватило б на восемь рожениц.
Ее высочество воровато огляделась, не заметила никого готового прицепиться и цапнула с подноса полный кубок. Из того, что она снова пьет, принцесса секрета не делала, но пить не значит сюсюкаться с каждым, кто лезет со стаканом в руке и с разговорами. Запас любезности убывал стремительно, но кусать было некого. Валме увязался за Алвой, Бонифаций, сотрясая рассохшиеся полы, тоже убрался. Из знакомых в зале болтались только Коннер с Шеманталями да красавец Бадильо, исчез даже главный бакран, оставив за хозяев сына и невестку. Никто из них не сделал Матильде ничего плохого, но копившееся раздражение требовало если не ссоры, то одиночества. Женщина огрызнулась на сунувшегося со сластями слугу и ретировалась через стрельчатую дверцу в тот самый Верхний сад, который нахваливал Валме.
