Балат улыбнулся и почесал за ушной раковиной гончей. Скрак прислонилась к нему — а весила она, наверно, не меньше его. Самые большие громгончие были человеку по пояс, но Скрак принадлежала к более маленькой и быстрой породе.
Сонглинг задергался, и Скрак яростно обрушилась на него, дробя его панцирь сильными наружными жвалами.
— Как ты думаешь, я трус, Скрак? — спросил Балат, садясь на скамью. Он отставил палку в сторону и схватил маленького краба, прятавшегося рядом со скамьей и сделавшего свою раковину белой, под цвет камня.
Он держал извивающееся животное. Зеленая трава, которую он выращивал, стала уже не такой робкой и высовывалась из камня буквально через несколько мгновений после того, как он проходил. Другие экзотические растения тоже высунулись из раковин или ям в земле, и вскоре ветер колыхал вокруг него красные, оранжевые и голубые полосы цветов. Но, конечно, вокруг громгончей оставался голый камень. Скрак слишком любила поиграть с добычей, и даже прирученные растения скрывались от нее в своих убежищах.
— Я не в состоянии охотиться за Джаснах, — сказал Балат, начиная отрывать ноги крабу. — Только женщина может подобраться к ней настолько близко, чтобы украсть Преобразователь. Мы так решили. Кроме того, кто-то же должен оставаться здесь и заботиться о доме.
Слабые оправдания. Он чувствовал себя трусом. Он оторвал еще несколько ног, но не успокоился. Слишком маленький краб, слишком легко отрывать.
— Скорее всего, план не сработает, — сказал он, отрывая последнюю. Без ног создание выглядело очень странно. Краб был еще жив, однако. Но как вы узнаете это? Без ерзающих ног животное казалось мертвым, как камень.
Руки, подумал он. Мы машем ими и чувствуем себя живыми. Вот для чего они нужны. Он вставил пальцы между половинок раковины краба и начал разрывать ее. По крайней мере приятное чувство сопротивления.
Семья разбита. После многолетних страданий от деспотичного характера отца Тет Виким впал в отчаяние, а Аша Джушу ударился в разврат.
Только Балат остался невредимым. Балат и Шаллан. Ее-то всегда оставляли в покое и никогда не били. Иногда Балат даже ненавидел ее за это, но можно ли по-настоящему ненавидеть такую как Шаллан? Робкую, спокойную, нежную.
Я бы никогда не разрешил ей идти, подумал он. Должен быть другой путь.
Она не справится; скорее всего, она ужасно напугана. Просто чудо, что она зашла так далеко.
Он бросил куски краба через плечо. Если бы Хеларан был жив.
Их старший брат — известный как Нан Хеларан, первый сын, — постоянно восставал против отца. Ну, а сейчас он мертв, как и отец. Они оставили за собой семью калек.
— Балат! — крикнул чей-то голос. На крыльце появился Виким. Похоже, юноша преодолел последний приступ меланхолии.
— Что там? — крикнул Балат, вставая.
Виким скатился по ступенькам, торопясь к нему. Лозы и трава прятались под его ногами.
— У нас неприятность.
— Большая?
— Достаточно большая, я бы сказал. Пошли.
И-3
Благословление безвестности
Сет-сын-сын-Валлано, Не-знающий-правду из Синовара, сидел на деревянном полу таверны, пиво из лависа медленно просачивалось через его коричневые штаны.
Грязная, рваная и протертая, его одежда совсем не напоминала простое, но элегантное белое одеяние, в котором пять лет назад он убил короля Алеткара.
Голова склонена, руки на коленях, оружия нет. Уже несколько лет он не вызывал Клинок Осколков и чувствовал себя так, как если бы столько же лет не мылся. Но он не жаловался. Если ты выглядишь как горемыка, люди будут считать тебя горемыкой. И никто не попросит горемыку убивать людей.
— То есть он сделает все, что ты скажешь? — сказал один из шахтеров, сидевших у стола. Его одежда почти ничем не отличалась от одежды Сета: грязь и пыль покрывали ее настолько плотно, что было почти невозможно отличить грязную кожу от грязной одежды. За столом сидело четверо шахтеров, державших глиняные кружки с пивом. Комната пропахла потом и грязью. Низкий потолок, окна — только с подветренной стороны — простые щели. Стол опасно держался на нескольких кожаных ремнях, дерево в центре треснуло.
Тук — нынешний хозяин Сета — поставил свою кружку на наклонную сторону стола. Она просела под тяжестью его руки.
— Да, сделает. Эй, курп, погляди на меня.
Сет поглядел вверх. На местом бавлендском диалекте «курп» означало ребенок. Сет привык к этому унизительному прозвищу. Хотя ему уже исполнилось тридцать пять — и прошло семь лет с того времени, как его назвали Не-знающим-правду, — большие круглые глаза его народа, невысокий рост и склонность к облысению заставляли восточников говорить, что они выглядят, как дети.
— Встань, — приказал Тук.
Сет встал.
— Прыгни вверх и вниз.
Сет прыгнул.
— Вылей пиво Тона себе на голову.
Сет протянул руку.
— Эй, — сказал Тон, поспешно убирая кружку с пивом. — Нет, только не это. Я не дам.
— Если ты не дашь, — сказал Тук, — он не сможет вылить себе на голову, ну?
— Прикажи чего другое, Тук, — проворчал Тон.
— Лады. — Тук вынул из-за отворота сапога нож и бросил его Сету. — Курп, отрежь себе кисть руки.
— Тук, — сказал один из шахтеров, простуженный человек по имени Амарк. — Это подло, ты знаешь.
Тук, однако, не отменил приказ, и Сет начал его выполнять, вонзив нож в плоть руки. С грязного лезвия закапала кровь.
— Перережь себе горло, — сказал Тук.
— Тук, — сказал Амарк, вставая. — Это не…
— Заткнись, — сказал Тук. Несколько групп людей с других столов глядели на них. — Ты увидишь. Курп, перережь себе горло.
— Мне запрещено забирать собственную жизнь, — тихо сказал Сет по-бавлендски. — Я Не-знающий-правду, и природа моих страданий не дозволяет мне вкусить смерть от своей руки.
Амарк опять уселся, выглядя глупо.
— Мать всей пыли, — воскликнул Тон. — Он всегда так говорит?
— Как так? — спросил Тук, делая глубокий глоток из кружки.
— Гладкие слова, мудреные и правильные. Как у светлоглазого.
— Да, — сказал Тук. — Он раб, нет, лучше, чем раб, потому как из Сина. Он не убегает, не возражает и все такое. И ему не надо платить. Он как паршмен, только умнее. Стоит много сфер, шоб я пропал. — Он посмотрел на остальных. — Можешь взять его на шахту, он будет работать, а деньги будешь получать ты. Он сделает все, что захочешь. Уберет навоз из уборной, вымоет дом. Всякое полезное, ну, ты знаешь.
— Как же ты его добыл, а? — спросил другой человек, потирая подбородок.
