– Ты думаешь, если бы ты пошел с ними…
– Я ходок, Рамон, – сухо проговорил Глеб. – Ходок в места погиблые. Таковым я был, таковым, как видно, и останусь. Знаю, как самонадеянно и глупо это прозвучит, но никто не может бороться с темными тварями так успешно, как это делаю я.
Глеб поднялся с кровати, покачнулся, но удержал равновесие.
– Ты еще слаб, – сказал Рамон.
– Верно. – Глеб повертел головой, поморщился. – Здесь, в городе, я слаб. Но в Гиблой чащобе я снова стану сильным.
– Ты в этом уверен?
– Я такое же дитя Гиблого места, как лысые твари, Рамон. Разве что с другим знаком.
– С другим знаком?
Глеб хмыкнул:
– Ну да. Если они «минус», то я «плюс». По крайней мере, я на это надеюсь. – Глеб повернул голову к комоду и оглядел свою одежду. – Жаль, что ольстра пропала, – сокрушенно вздохнув, проговорил он. – Эта штука здорово меня выручала.
– Твоя ольстра у меня, – сказал Рамон. – Я выкупил ее у боярских охоронцев.
– Выкупил? – не поверил ушам Глеб.
– Да. Это стоило мне всех моих накоплений.
Рамон поднялся со скамьи, прошел к комоду, открыл его и, покопавшись немного, вынул обрез охотничьего ружья. Протянул его Глебу.
– Ратники Добровола боялись брать твое оружие в руки, Первоход. Они считали, что в этой штуке живут злые духи, которых ты приручил.
– И они не ошиблись. – Взяв ружье, Глеб осмотрел его и проверил магазин. – Отлично! Я твой должник, толмач. Может, ты и сумку мою сберег?
Рамон снова повернулся к комоду, порылся в нем и извлек из-под груды вещей кожаную охотничью суму Глеба. Лицо Первохода просияло.
– Рамон – ты просто чудо! Ей-богу, парень, был бы ты женщиной, я бы тебя расцеловал.
Заполучив обратно ольстру и сумку, Глеб заметно повеселел.
– Скажи-ка, толмач, – снова обратился он к Рамону, – а кузнец Вакар еще в городе?
– Да. Добровол и Крысун не тронули его.
– Я так и предполагал. Хорошие кузнецы нужны при любой власти. Он по-прежнему в своем доме?
– Да.
– Отлично. Нанесем ему визит.
Глеб положил ружье и сумку на лавку, прошел, пошатываясь, к своим вещам и принялся медленно одеваться. Некоторое время Рамон наблюдал за ним, потом хмуро произнес:
– Я хочу тебя предупредить, Первоход. В городе многое переменилось. Постарайся не ужасаться тому, что увидишь.
Глеб надел замшевую куртку и так же хмуро ответил:
– Я много лет хожу в Гиблое место, толмач. Меня трудно напугать. И еще трудней удивить. – Глеб застегнул куртку и облегченно вздохнул: – Ну вот, полдела сделано. А теперь, дружище Рамон, помоги мне надеть перевязь.
На улице царили предутренние сумерки. Небо уже слегка выцвело и посерело, однако видно вокруг все еще было плохо. Глеб огляделся. На первый взгляд больших изменений не было. Улочки как улочки, дома как дома.
– Скоро рассветет, – сказал, зябко кутаясь в плащ, Рамон. – Думаю, темные твари уже попрятались по своим норам, но нужно держать ухо востро. Некоторые из них бродят по городу до самого рассвета. Голод не дает им уснуть.
– Они охотятся на горожан?
Рамон отрицательно качнул головой:
– Нет. Только на тех, кому не сидится по ночам дома. Крысун установил в городе урочный час. Каждого, кто не успеет спрятаться в свое жилище до наступления урочного часа, твари могут сожрать. Остальных – только с разрешения Крысуна.
Глеб ничего на это не сказал. Лишь поправил за спиной кобуру с ольстрой и зашагал по чавкающей под сапогами грязи к центру города. Рамон поспешил за ним.
Чем дальше они уходили от окраины, тем разительнее становились перемены и тем больше город напоминал ад. Тут и там на улице лежали обглоданные кости. Во многих местах мостовая была залита кровью. Повсюду валялись куски рваной ткани, осколки посуды и части сломанной мебели. У одной из луж стояла тощая, чудом уцелевшая собака и лакала багровую от крови воду.
Осторожно переступая через кости, кровавые лужи и разбросанный скарб, Глеб медленно продвигался вперед. Изредка приходилось огибать то сломанные сани, то кучу мусора, перегородившую всю улицу. Время от времени нога оскальзывалась в темных пятнах на мостовой.
Где-то вдалеке тоскливо звонил, болтаясь на ветру, оборванный колокол. В домах было так тихо, словно все жильцы давно вымерли.
Глеб и Рамон прошли с полверсты, когда дорогу им загородили груды кирпича и обгорелые бревна. Среди развалин виднелись кучи нечистот, и зловоние, исходившее от них, было просто нестерпимо.
– Здесь, кажется, была школа? – хриплым голосом проговорил Глеб.
– Да, – отозвался у него за спиной Рамон. – Больше школ в городе нет. И мануфактур тоже. Все они сожжены и разрушены. – Помолчав секунду, Рамон мрачно добавил: – Миру, который ты построил, пришел конец.
– Да. – Глеб поднял руку к лицу и вытер рукавом горящие глаза. – Все оказалось намного более хрупким, чем я думал… Слишком хрупким.
– Наверное, еще не пришло время, – осторожно предположил Рамон.
Глеб отвернулся от развалин школы, секунду или две постоял неподвижно, потом резко развернулся и зашагал в другую сторону. Рамон растерялся, но быстро его нагнал и зашагал рядом.
– Куда ты идешь, Первоход? – спросил он.
– К Голице! – хмуро и яростно ответил Глеб.
– К вещунье?
– Да! Эта тетка всегда знает больше других!
Рамон нахмурился и проговорил:
– Так же, как ведьма Мамелфа?
– Верно, – отозвался Глеб. – Но не напоминай мне про Мамелфу. При звуках ее имени мой меч сам выпрыгивает из ножен!
– Это так, – согласился чернявый толмач. – Ты и с Голицей не особо ладил. Захочет ли она тебе помочь?
– Захочет. Рано или поздно темные твари доберутся и до нее. Она не дура и прекрасно это понимает. В городе есть лишь один человек, который может остановить этот кошмар. И этот человек – я.
На тропу бесшумно прыгнуло лысое чудовище. Замерло, по-паучьи растопырив руки и ноги, и уставилось на Глеба красноватыми злобными глазами.
– Первоход! – взволнованно воскликнул Рамон.
Глеб, не останавливаясь, выхватил из ножен меч и одним ударом разнес твари голову. Затем ударом сапога сшиб урода с тропы, нагнулся, зачерпнул пригоршню мокрого снега, протер меч и вложил его в ножны. Затем, так же молча и угрюмо, зашагал дальше.
Рамон сглотнул слюну, перекрестился, испуганно глядя на агонизирующий труп лысуна, обошел его стороной и быстро нагнал Глеба.
Вещунья Голица встретила их неласково. Вид у нее был хмурый и усталый, и даже румянец на полных щеках полыхал не так ярко и жизнерадостно, как обычно.
– Давно не виделись, Первоход, – сказала она, сидя за столом и глядя на Глеба своими голубыми и прозрачными, как родниковая вода, глазами.
