Похитители пошли на снижение.
— Ой. — сказал Лён.
И было от чего. Его швырнули на пожухлую траву прямо перед избушкой на курьих ножках! Он сел и начал оглядываться. Попытался встать на ноги. Чёрные лебеди громко зашипели и стали угрожающе тянуться к нему клювами. Глядя на эти мощные приборы, Лён догадался, что они могут запросто откусить палец.
— Чего добыли? — вытащилась из избы препоганая старушка.
Куда там Фифендре до неё! Да и ведьмам на Лысой горке не валялось рядом с той барракудой, что обитала в данном апартаменте!
— Бабуся, — вежливо сказал Лён, — велите птичкам отнести меня, где взяли. А то худо будет.
— Милок, все так говорят. — отозвалась «бабуся». — Правда, недолго. Чем ты удивишь меня?
— Я тебя сейчас на куски порежу дивоярской сталью.
Он принялся искать в кармане. И вдруг вспомнил! Нет у него при себе дивоярской стали! Он же не собирался засыпать в школе! Иголка так и осталась воткнутой в подушку.
— Первый раз слышу, чтобы так складно брехали. — осклабившись, поведала старушка. — Гоните, милки, ужин в загон. Пусть посидит, пока печку протоплю.
Птеродактили раскрыли свои кошмарные крылья и с шипением погнали добычу в открытую дверь домушки. Там его заперли в какой-то клетушке, где не повернуться. И замок повис на петлях. А старуха принялась совать в чёрную печку дрова и сухую берёзовую кору.
— Как прогорит, так и пожарю тебя с корешками. — успокоила она гостя.
Лён понял, что очень скоро его подадут в виде цыплёнка-табака, если он что-нибудь не придумает, и начал лихорадочно обшаривать карманы. Хотя, что может быть в карманах? К его удивлению, в карманах много чего нашлось. Зажигалка, семечки, огрызок карандаша, шпаргалки, ластик, кусок проволоки, деньги, жвачка. Лёнька тупо смотрел на это бесполезное богатство, не понимая, каким образом всё это может ему помочь.
— Ну вот. — сказала «бабуся». — Пойду точить ножи. А ты пока поспи. Мяско-то послаще будет.
Если бы он мог заснуть! Но все нервы во встрёпанном состоянии. Лён огляделся. Отовсюду из пазов меж древних брёвен торчал клочьями сухой мох. А это идея! И он поджёг все клочья, до которых мог дотянуться. Повалил отвратительный вонючий дым.
— Прекрасно. — с удовлетворением пробормотал Лёнька. Он уже приглядел неподалёку открытый сундук со всяким барахлом. Скатал в ком шпаргалки, две десятки (на завтрак дадены!), клочья мха, утяжелил всё карандашом и ластиком, склеил жвакой, поджёг и метко подкинул в сундук. Давно не стиранное тряпье сначала не решалось загореться. Но, видимо, жира на нём хватало, и вскоре сундук славненько заполыхал. Всё помещение задымлено, не видно ни фига.
Кашляя и заливаясь слезами, Лёнька свалился на пол отстойника и думал, что ещё можно натворить. И запоздало догадавшись, начал ковырять проволокой замок.
— Ай, батюшки, засор! — зашумела бабка, распахнув дверь. Дым тут же потянулся прочь из дома. Под его прикрытием Лёнька по-пластунски пополз и выскользнул во двор.
— Да что же это! — вопила ведьма, обнаружив горящий сундук с праздничным барахлом. — Караул!
Дым приобрёл зелёный цвет. "Наверно, занялись веники на стенках!" — догадался поджигатель.
Сухие связки ядовитых трав и вправду горели чудно. Пёрло такой мразью, что не продохнуть. Старуха вывалилась наружу и с воем стала кататься по траве. В избе начался фейерверк. Взрывались склянки с зельями, с громким уханьем разлетелись совы. Побежали во все стороны крысы. Последней рванула печь, и избушка развалилась. Из дымящихся развалин выкатилась древняя ступа. Лён моментально вскочил в неё и крикнул, как однажды слышал от Фифендры:
— Лаалот!
И взмыл вертикально вверх.
— Тьфу, дармоеды! — орала внизу на лебедей старушка. — Вы чего припёрли?!
Спустя примерно полчаса он решился опуститься вниз, но не знал, как приказать ступе идти на посадку. Тогда Лёнька принялся её раскачивать. От таких манёвров аппарат потерял устойчивость и начал беспорядочно вращаться.
Ступа рывками двигалась то вверх, то вниз. Налетела за здоровенную сосну, одиноко росшую на взгорке, и от удара раскололась. Лёнька выпал из неё вместе с каким-то барахлишком, валявшимся на дне. Отчаянно хватась за всё руками, он пытался задержать падение. Покатился с горки, треснулся башкой о корень и отрубился.
— …?!!
— Блин, ну чего? — он не мог раскрыть глаза. Веки опухли от дыма. Глаза слезились, в горле першило.
— Косицын! — заорали в ухо.
— Бабка, отвали. — морщась, ответил Лён.
— Косицын, откуда ты взялся?! Что за вид?!
Он с трудом разодрал глаза. Всё как в тумане. В руке крепко зажата прокуренная трубка.
— Баба Яга, отвянь! — попросил он. — Мозги болят от дыма!
И увидел над собой яростное лицо Маргуси! Раздался дикий хохот старшеклассников.
* * *
— Смотри, а вот здесь-то! — с улыбкой сказала Изольда Григорьевна.
Зинка Матвеева засмеялась, глядя на фотографию. Школьные подруги уютненько сидели в кабинете у Изы Крендельковой. Сколько лет не виделись! С самой свадьбы Зинкиной! Встретились случайно на улице и едва друг друга узнали. И оказалось, что давняя подружка живёт неподалёку от школы, в которой Изольда работает. Вот и договорились встретиться после уроков первой смены. Чай уже весь выпили, тортик съели. И теперь рассматривают старые школьные и институтские фотографии. Зинка как-то не позаботилась, а Изольда все их сохранила. И принесла на встречу целый целлофановый пакет.
— Смотри, смотри! Изольда, ты же красавица была!
Изольда смеялась.
— Помнишь, как мы битлов переписывали на старые плёнки? Ещё уксусом разрывы клеили!
— Помню! У тебя приставка была «Соната», ты её подключала к старой «Даугаве»! Помнишь, как мы летом хипповали!
Они тихо хохотали.
Внезапно распахнулась дверь и на пороге показалась разгневанная Маргарита Львовна. Увидев её в таком состоянии, завуч поняла, что вечер воспоминаний закончен. Зинаида тоже заторопилась.
— Я не врубилась, где он ныкался! — яростно заговорила математичка, потрясая Косицыным, как дерьмом на палке. — Но в таком вот прошмандоне я нашла это у себя в кабинете! На третьем часе только было всё путём, был человекообразным! А на шестом возник в десятом «А»! Пьяный в дымину! Обкурился в умат! В баке турхался с бомжами! Просклоняй его, Изольда, по падежам! Иначе я сама его убъю!
Матичка швырнула эту пакость к завучу и ушла, громко вколачивая в пол каблуки.
Косицын выглядел ужасно. Весь в копоти, земле, листьях. Лицо опухло, глаза красные, на лбу синяк. Рубашка разодрана. И вонял, как горелая помойка. Некоторое время завуч разглядывала это чудо, даже не решаясь спросить, что мог делать в школе такой монстр. А монстр обалдело смотрел на завуча и был явно не в себе. Не хватит ли чудес на одну школу?
