Увы, кокотка не могла стать королевой Эджландии!
От трона удалился Прокаженный Попрошайка, прячущий под лохмотьями свои искусно намалеванные язвы. Вперед, пошатываясь, вышла Падшая Девица и картинно рухнула на колени перед троном. Эту роль исполняла аппетитного вида рыжеволосая актриса не первой молодости (что, собственно, и требовалось от этой роли). На ней было белое крестьянское платье, присобранное у талии. Подол платья был забрызган... ну, наверное, куриной кровью. На согнутой в локте руке позвякивал маленький бидончик, из кармана фартука торчали головки мятых маргариток. Актриса жалобно повествовала о том, как жестоко она была обманута, и ее высокая грудь весьма выразительно колыхалась.
Рассказ был самый хрестоматийный: благородный господин клялся в любви до гроба, обещал жениться, а после того, как лишил девушку невинности, отрекся от нее.
Сколько сладостных слов он не раз говорил,
Как меня о любви умолял!
Стан мой нежный он крепкой рукою обвил
И так нежно в уста целовал!
Обещал, что женой он меня назовет,
Если только ему уступлю,
Говорил, что должна я ему доказать,
Что его я безмерно люблю!
Стишки эти были прописаны в протоколе. Сколько раз уже Эмпстер выслушивал эту печальную повесть? Он и вспомнить не мог. Но сегодня происходило нечто странное, нечто особенное. Актриса произносила слова роли с неожиданной страстью. Щеки рыжеволосой женщины были мокры от слез, шея покрылась красными пятнами. Руки у нее дрожали, плечи сотрясали подлинные рыдания.
Эмпстер насторожился. Он заметил, что король смотрит на актрису с особым вниманием.
Как мне быть, как же жить мне теперь средь людей?
Плод любви нашей зреет в утробе моей?
Неужели же шлюхой мне стать суждено?
Неужели судьбою мне это дано?
Нет, позора не вынесу. Лучше не жить!
Сир, вы лучше меня повелите казнить!
Что ж, эта рыженькая, похоже, была гениальной актрисой! Придворные заволновались, даже начали перешептываться. Эмпстер посмотрел вправо, потом влево. Старый бабник, граф Нижнелексионский, покраснел и весь дрожал. У Пеллема Пеллигрю подпрыгивал кадык, его дедушка промокал глаза кружевным платком.
Даже Констанция Чем-Черинг расчувствовалась — хотя бы из-за того, что ее дочка привалилась к ее плечу и громко хныкала.
Король проявлял все больший и больший интерес. Он совершенно протрезвел, наклонился вперед и не спускал глаз с актрисы.
Что ж, судите меня самым строгим судом,
Я, готова на все, перед вами стою,
Но неужто ничем на заплатит за все
Тот злодей, что похитил невинность мою?
Только премьер-министр хранил равнодушие и не отрывал взгляда своих льдистых глаз от свитка, готовясь прочесть заготовленный ответ. Ответы он читал, не задумываясь и не вкладывая в них ни толики чувства. В данном случае он должен был ответить, что соблазненной девице вовсе не обязательно становиться шлюхой. Ее незаконнорожденное дитя, согласно указу короля, будет помещено в Оллонский сиротский дом, а ее отправят на плантации сахарного тростника, где она будет работать под палящим солнцем, которое в конце концов спалит ее роковую красоту, которая и стала причиной ее грехопадения, и уж тогда она точно станет добродетельной женщиной. Актрисе полагалось после зачтения сего указа радостно рыдать и благодарить короля за его милосердие.
Но Транимелю не удалось дочитать указ короля. Совершенно неожиданно рыжеволосая актриса бросилась к трону и принялась обнимать короля.
— Сир! Сир!
Она переполнена теми самыми чувствами, которые до того бушевали в ее речах.
— Стража!
Транимель в тревоге бросился к трону. Но за миг до того, как актрису отрывают от груди короля, придворные услышали следующий волнующий диалог:
— Сир, вы не узнаете меня?
— Мэдди? Я думал, что ты умерла!
— Меня пытались убить! Но я должна была вернуться! О, верните мне свое сердце, сир, и не дайте мне уйти!
Она бы сказала больше, гораздо больше, но тут подбежали стражники, а в следующее мгновение Транимель ледяным голосом приказал всем выйти из тронного зала. Вечер был окончен, но когда рыжеволосую актрису уводили, она махнула на прощание рукой.
И только тогда изумленные придворные заметили то, чего не замечали раньше: на руке у актрисы, как и у короля, недостает среднего пальца.
— Дать тебе еще карту?
— Тетя Влада?
— Я пытаюсь блефовать, милочка.
— Бле-фо-вать?
— Разве я тебе не объясняла?
— Я не... не помню!
— Ну, милочка, надо научиться принимать решения. В высшем свете играют в разные игры, не только в пуговки.
— Но, тетя, Жу-Жу говорила, что карты...
— Что-что, милочка?
Джели растерялась.
— Она говорила, что карты — это занятие для бездельников, которые отвернулись от бога Агониса. Она говорила, что нет ничего более аморального.
— Ничего? О, как же ты наивна, девочка моя. Или только хочешь казаться наивной... Хотя это одно и то же. Вот Йули могла бы много чего по этому поводу сказать.
Девушка с изумлением смотрела на свою странную новую опекуншу. Уже несколько раз тетя Влада упоминала об этой Йули, но Джели так до сих пор и не догадалась, кто бы это такая могла быть. Они сидели за обтянутым зеленым сукном ломберным столиком. Рядом весело потрескивал камин, согревая воздух забавной мансарды под самой крышей. Тетя Влада объявила эту мансарду своим будуаром. По креслам были разбросаны платья, шарфы, перчатки. На туалетном столике посреди пуховок для пудры сверкали драгоценными камнями бусы и ожерелья.
Джели взглянула на карты, которые ей сдала тетя Влада.
— Быть может, лучше вы мне еще раз все объясните? С самого начала.
— Начиная с зензалей? — Тетя Влада улыбнулась. Даже странно было бы со стороны наблюдать за тем, какое терпение проявляет такая темпераментная особа в воспитании невежественной девицы. А «пресловутая», похоже, была совершенно счастлива здесь, в этой тесной комнатушке, наедине со своей воспитанницей.
Она собрала карты и снова перетасовала их.
— Сначала, милочка, пять зензалей. В Эджландии аристократы называют их мастями. Давай и мы будем их так называть. Вот «перья». Посмотри — вот это король «перьев». Видишь, как крепко он сжимает в руке роскошное перо для письма? В каждой масти ты найдешь короля, королеву и принца. За ними следуют пять обычных карт — четверка, пятерка, шестерка, семерка, восьмерка. И на каждой карте изображено письменное перо. Вот так мы узнаем, что эти карты принадлежат к масти под названием «перья».
