Все уже привыкли к тому, что визирь регулярно принимает нового придворного лекаря в зале приемов или в других местах. Все придворные и даже эмир Бадир, казалось, знали, что бен Аврен настойчиво добивается ее благосклонности. Очевидно, это их забавляло. То, что она была женщиной одной с ним веры, делало весь этот танец на виду у всех все более увлекательным по мере того, как лето сменялось осенью и мода на одежду при дворе менялась вместе со сменой листьев в садах и в лесах за стенами дворца.
Джеане не слишком нравилось забавлять кого бы то ни было, но она не могла отрицать, что ей приятно пребывание при столь утонченном дворе, как этот. Она также не могла пожаловаться на недостаток уважения к себе как к профессионалу. Сначала имя отца гарантировало ей такое отношение, а потом его укрепили ее собственные неспешные и уверенные действия.
Потом прибыл Родриго Бельмонте со всем своим отрядом, высланный из Вальедо после известных ей событий. Кажется, День Крепостного Рва и сожжение Орвильи изменили не только ее собственную жизнь.
Снова все начало меняться. Альвар ушел жить в казармы вместе с остальными солдатами Родриго, а она осталась одна, с Веласом. С его уходом Джеана почувствовала одновременно облегчение и сожаление. Второе ее несколько удивило. Его чувства к ней были слишком очевидными и явно более глубокими, чем она надеялась: то была не просто мимолетная страсть юноши к первой возлюбленной.
В Альваре де Пеллино было нечто большее, и Джеана вынуждена была признаться, что во время настойчивой осады визиря, когда гордость не позволила ей лечь к нему в постель, она подумывала о том, чтобы снова найти убежище у своего воина-джадита. Но он не был ее воином и заслуживал большего с ее стороны. Пусть Альвар молод, но Джеана ясно видела, почему Родриго Бельмонте взял его с собой на юг, а потом позволил ему одному сопровождать ее в Рагозу. Но если бы она хотела семейной жизни, она могла бы уже наладить ее в Фезане, выбрав из множества мужчин-киндатов, а не связав свою судьбу с джадитом с севера.
Возможно, настанет такой день, когда она пожалеет о принятых решениях, и о непринятых тоже, и о дорогах, которые вывели ее далеко за пределы лучшего брачного возраста и оставили одну, но этот день еще не настал.
Их маленький дом и приемная после ухода Альвара стали казаться тихими и опустевшими. Она приобрела привычку обсуждать с ним события прошедшего дня. «Как это по-семейному», — не раз насмешливо думала она. Но правда заключалась в том, что очень часто те мысли, которые она позже излагала визирю, принадлежали Альвару и были высказаны поздно вечером, за бокалом вина.
Даже Велас, кажется, скучал по молодому джадиту; Джеана не ожидала, что между ними возникнет дружба. Распевая торжественные гимны солнечного бога, джадиты Эспераньи на протяжении долгих веков истребляли киндатов, а в чуть менее кровожадные времена заставляли их сменить веру или превращали в рабов. При такой истории зарождение дружбы еще менее вероятно, чем торжество любви.
Но трудно было испытывать столь долгую, тяжелую обиду по отношению к Альвару де Пеллино. Или к Родриго Бельмонте, если на то пошло. Капитан все еще хотел заполучить ее в свой отряд в качестве лекаря. Он ясно дал это понять, как только появился в городе. Он сказал, что это одна из причин того, что он приехал именно сюда. Джеана в это не верила, но все же он это сказал, а она знала, как важно иметь в боевом отряде хорошего лекаря и как трудно его найти.
Она помнила ночную скачку вместе с ним через земли к северу от Фезаны и от реки, когда Орвилья горела у них за спиной, а мертвые тела остались лежать в траве. Она помнила слова, сказанные позже у лагерного костра. Он тоже их помнил, она видела это в его серых глазах. Родриго по-прежнему вел себя совсем не так, как Джеана ожидала.
Она дразнила его во время того ночного переезда под двумя лунами, позволив своим ладоням скользнуть вниз по его бедрам. Она была раздражена и нарочно провоцировала его. Теперь она бы не рискнула повторить подобное. Она даже не могла поверить, что тогда решилась на это. Альвар рассказал ей, что Капитан женат на самой красивой женщине Вальедо.
Родриго в ту ночь у Фезаны говорил о своей жене так, словно она была кошмарной бабой. У него странное чувство юмора. Альвар его боготворит. Весь отряд его боготворит. Это бросалось в глаза и говорило о многом.
После его приезда они редко беседовали, и только в присутствии посторонних. И как раз в присутствии многих людей, в том числе и визиря бен Аврена, Родриго снова заявил о своем намерении зачислить ее в свой отряд. Мазур наблюдал за ними. Визирь высоко поднял свои выразительные брови, но позднее, когда они остались наедине, не заговорил об этом. Джеана тоже.
В первые, мягкие осенние дни Родриго обычно уезжал из города со своим отрядом или частью его, отправляясь в давно назревшие мелкие походы против банд разбойников на северо-востоке. Потом он устроил демонстрацию силы в небольшом, но важном городе Фибас, лежащем у перевала, ведущего в Фериерес. Рагоза контролировала Фибас и получала с него налоги, но у короля Халоньи Бермудо явно были свои планы на этот город.
Он уже предъявил первые требования о дани, беря пример со своего племянника из Вальедо, который собирал париас с Фезаны. Джадиты становились все смелее. Вспомнив тот разговор при лунах у костра, Джеана спросила однажды Мазура, как долго, по его мнению, продержатся повелители городов Аль-Рассана. На этот вопрос он не ответил.
Родриго ясно дал понять, что хочет взять Джеану лекарем в свой отряд на время тех первых походов. Она понимала, что он считает это испытанием для них обоих. В каком-то смысле решение не принадлежало ей самой. Она могла принять предложение или отказаться, но не сделала этого, хотела посмотреть, что произойдет. Эмир Бадир обещал своему новому командиру наемников, что обдумает этот вопрос, а потом поспешно увеличил обязанности Джеаны при дворе. Она понимала, что это дело рук Мазура. И не знала, сердиться ей или смеяться. По условиям своего контракта она вольна была уйти, если пожелает, но они решили сделать этот шаг сложным для нее. Родриго, который осенью то уезжал из города, то возвращался в него, выжидал.
В нескольких походах его сопровождал Хусари ибн Муса. Бывший пациент Джеаны стал почти неузнаваемым. Он уже не был тучным, рыхлым купцом, за один сезон сильно похудел. Он теперь выглядел моложе и жестче. Камни в почках, по словам Хусари, больше его не беспокоили. Он мог скакать верхом целый день и научился владеть мечом и луком. Теперь он носил широкополую кожаную шляпу джадитов, даже в городе. Джеана насмешливо заметила, что они с Альваром, кажется, поменялись культурами. Когда эти двое впервые увидели друг друга, они рассмеялись, а потом задумались.
