– А не драться разве нельзя? – спросила Эмили.
– Не получается. Здесь скверна. Пока ты серый, ничего, жить можно, а как окончательно почернел – все, хоть кричи караул. Темнота сидит внутри и зудит. Появляется чувство постоянной тревоги. Даже страха. А теперь представьте, это же не день – два, оно постоянное. С утра до ночи тебя теребит. Даже во сне не отпускает. Ночью всех мучают кошмары. Это заставляет людей делаться злыми, неуравновешенными, порой агрессивными. Спасение есть только в водке. Она снимает чувство тревоги. Поэтому каждый отдежурил свое, пришел домой, выпил стаканчик, и отпускает. Тут все только так и спасаются. Иначе с ума сойти можно. Водка даже входит в паек из расчета 200 мл в сутки. Но как говорится, сегодня стаканчик, завтра, а послезавтра два захотелось. Народ не то что спивается, на службу‑то ходить надо, подсаживается на спиртное крепко.
Старик на ходу развернулся и поднял указательный палец.
– А все почему так происходит? Я же здесь с супругой почти сорок лет. Застал расцвет «Передовой» и то, что сейчас. Все из‑за добычи скверны. Проклятые кланы ставят Иглы и ставят. Им все больше нужно осветленных. За это хорошо платят. Боец заключил контракт на пять лет, научился убивать тварей и больше в крепость не возвращается, бежит наниматься на Иглы. А здесь служить некому. Раньше жили в крепости по сменам – 3 месяца тут, 3 месяца дома или в военном городке. Потом из‑за нехватки людей сделали 6 месяцев через 3, потом год через 3. А теперь так совсем, раз в год на месяц отпустят и нужно обратно. Если совершил геройский поступок, могут дать отпуск на 10 суток и на этом все. Людей катастрофически не хватает. С каждым годом все хуже и хуже.
Мне вспомнились два черных как смоль вояки, прицепившиеся к нам в поезде. Пробудь они вне зоны месяц, начали бы светлеть. Выходило, что их отпустили на 10 суток. То есть они сделали что‑то героическое.
– А как же вам удается не чернеть? – задалась вопросом Эмили.
– Мне по старости лет идут на уступки. На службу каждый день ходить не нужно. Мы с супругой в основном трудимся дома. Стараемся выходить по очереди. День она, день я. А дома стоят фильтры. Удовольствие недешевое, но куда лучше, чем водку хлестать. Да оно у меня, считай, давно окупилось. Мы с супругой свои водочные пайки сдаем десантникам. Вон их дома прямо по соседству в ряд стоят. А эти дома уже с гражданскими.
– Я думала военные должны жить в казармах, – выронила Эмили.
– В казарме живут первые 5 лет. Потом могут перебраться в квартиры. Пока служишь, живешь бесплатно. Только в квартире за свет и воду платить нужно, кое‑что прикупить из мебели и прочего, а в казарме все бесплатно. Пока один, это ладно. Со временем хочется обзавестись женой, хочется уединения. Вот и перебираются в квартиры. Пока жена не беременна, вместе живут, потом жены уезжают и наведываются к мужьям по праздникам.
Так незаметно за разговорами мы потихоньку поднялись до последнего этажа. На стук дверь открыла испуганная старушка и тоже светлая.
– Опять обыск? Только же месяц назад проверяли… – попятившись, запричитала она.
– Да не с обыском это. Ребята попросились переночевать. Успокойся. И поставь чайник. Почаевничаем.
Старик показал, где разуться и куда идти. Прихожая оказалась настолько маленькой, что с рюкзаками двоим не развернуться. Пришлось входить по очереди.
В прихожей, кроме вешалки, стояла стиральная машина. Тут же дверь в санузел, крошечный проход в такую же крошечную кухню и слева вход в небольшую гостиную. Старая стенка с телевизором в центре, диван с креслами, у окна длинный стол с двумя компьютерами, работающий кондиционер под потолком, слева закрытая дверь во вторую комнату, в углу камин со стопками книг вместо дров.
Я заглянул внутрь камина.
Старик действительно топил его книжками.
– А почему ваша жена подумала, что мы с обыском? У вас тут часто такое случается? – заинтересовалась Эмили.
– Иногда проходят повальные обыски, иногда по наводке. Напишет какая‑нибудь сволочь донос и на тебе, обыск с допросом на полночи. Крепость, место особое. Одна тварь в человеческом обличии заведется и может сгубить всех. Диверсанты, мать их. Думаете, как иначе случилось в Омске и других местах? Точно также устроили червоточины на юге и тем отрезали от нас Кавказ. Теперь вот с помощью Тьмы режут Россию пополам. Сибири еще немного и считай нет. А как отрежут, так не станет Дальнего Востока, Аляски и Русской Америки. Китайцы, японцы, американцы с британцами быстро все приберут в свои руки.
Старик с тяжестью махнул рукой и указал на стоящий у стены раскладной столик. Роман с Сёмой переставили его в центр комнаты и распахнули створки, превратив с виду крошку во вполне нормальный по размеру стол.
– А рюкзаки ставьте к камину, – видя, что мы их положили кто куда, указал старик, – а то будут мешаться.
Понятное дело, что это не мое дело, но как по мне, жечь книги никуда не годится. За время жизни в интернате они стали для меня спасителями. Моими единственными собеседниками. Жаль только, что в библиотеке их было немного. Убрать любовные романы, всякие сказки и патриотические книжки социалистического прошлого и не больше пяти сотен наберется. Судя по полупустым полкам в стенке, книг осталось меньше половины.
– Здесь бывает так холодно, что вы топите камин книгами? – не сдержался я от вопроса.
– Топят тут хорошо. Даже жарко бывает. А камин я здесь специально поставил. Помогло, что последний этаж. Люблю ночами смотреть на огонь. С некоторых пор начал любить смотреть на горящие в огне книги. Низкокачественная печать быстро сгорает. То, что подороже – в кожаных переплетах, из хлопковой бумаги, толстенные, в тысячу листов и больше – подольше. Они мне напоминают этакие утратившие всякое значение бумажные монументы прошлого. Как будто надгробия на могилах давно ушедших авторов. Но сейчас уже все по‑другому. Как только эти ваши гаджеты появились, стало по‑другому. Сейчас написал книгу, выложил в сеть, и она там живет какое‑то время. Этим теперешние книги мне напоминают людей. Приходят из ниоткуда и уходят в никуда. После себя они не оставляют надгробий. Долгая жизнь для них редкость. Их много, личностей на миллион – одна. Наверное, так лучше. Не стоит после себя оставлять ни памятников, ни прочего напоминающего о тебе мусора. Пусть потомки сами решат, что для них ценность. Мы с супругой решили еще год здесь пожить. Нужно хотя бы еще тыщонку собрать, а то на жилье не хватает. Потом поедем к дочке в Тверь доживать старость. Все равно придется оставить книжки и прочее. Не на горбу же везти.
«Любит смотреть на огонь» – сразу обратило на себя внимание. Равно как сразу пришло понимание, какую веру исповедует старик. Вряд ли он просто так любил смотреть на огонь.
Старушка принесла чайник, все стали садиться за стол. Лишь благодаря принесенным из кухни двум табуретам все уместились. Кроме чая, на стол поставили вазу с купленными хозяином пряниками. Девушки вспомнили о лежащих в рюкзаках, не съеденных в дороге бисквите и печеньях.
Старики представились биологами. Кто именно являлся объектом для исследования додумывать не приходилось.
– Твари особый вид. Они очень разумны. У них высокий интеллект, но он другой, нежели, чем у человека. Это как у дельфинов. Свой язык, свое восприятие, своя неизведанная форма жизни. Они не такие, поэтому мы не можем их понимать. Так же как скверна. Она тоже живая. Я бы их симбиоз назвал высокоразвитой цивилизацией, но без той высокой развитости, которую мы обычно вкладываем в это понятие. К счастью, им пока неведом технический прогресс, – попытался объяснить свое видение старик.
– Но я придерживаюсь совершенно иной точки зрения, – с вызовом произнесла хозяйка, чем вызвала у нас улыбки. По‑видимому, она затронула тему их постоянных семейных споров, потому как старик тут же скривился. – Твари неспособны ни к чему другому, как убивать людей. Да, они другие, необычные хищники. А скверна – это скверна. Как для нас воздух. Ничего она не живая. Скверна служит для них средой обитания. Более того, находясь в ней десятилетиями и даже столетия, а эти исследования тоже проведены, твари не испытывают голода. Их состояние никоим образом не ухудшается.
