Кастрюли, наполненную светом и гармонией. Она смотрела на узоры до тех пор, пока ей не показалось, что ее глаза вот-вот начнут кровоточить, но ничего из того, что рассказала старуха, не заставило мистический Путь открыться перед ней. В ней не было той странной и тревожной энергии, о которой говорила Арабелла на первом уроке Пути, только такая глубокая скука, что ей захотелось выцарапать себе глаза. Визуализация безмятежности разозлила Нону; визуализация тишины наполнила ее голову требованиями чего-то другого.
К тому времени, когда снова пришел седьмой день, Нона уже начала считать монастырь своим домом. Воспоминания о Калтессе казались далекими, воспоминания о Гилджоне и его повозке — сном, а воспоминания о деревне — историей, рассказанной о ком-то другом.
По дороге к Башне Академии Нона остановилась, медленно повернулась на месте и посмотрела на здания, которые так быстро стали знакомыми: Зал Сердца и Зал Меча, Собор Предка, маячивший позади них, дормитории и трапезная, аркада монахинь и широкий двор перед баней. Одинокая курица с важным видом расхаживала в тени скриптория, останавливаясь, чтобы поскрести землю и клюнуть, словно ища пропущенные знаки препинания. Между прачечной и санаторием Нона разглядела стоящий у винодельни фургон, нагруженный бочонками с последним вином, готовым к поставке. Послушницам Священного Класса разрешалось выпить бокал монастырского вина за вечерней трапезой в любой седьмой день, который также был священным праздником, чем большинство из них, по-видимому, и являлось. Рули утверждала, что монастырь зарабатывает гораздо больше на доставке бочонков Сладкого Милосердия по Коридору, чем на обучении и тренировке послушниц.
— Конечно, если бы кто-нибудь из них встретился с Отравительницей, они бы сейчас выливали вино из своих кувшинов в канализацию.
Клера ждала в дормитории, когда Нона вернулась с очередного урока сестры Чайник, ее белые от мела руки были сведены судорогой, а пальцы испачканы чернилами. Прощальные слова сестры Чайник были о Клере, и Нона пересекла продуваемые всеми ветрами дворы, хмурясь под их тяжестью.
— Бесплатный совет. — Чайник накрыла ладонью руку Ноны, когда та потянулась за грифельной доской. — Самый трудный урок, который я когда-либо усвоила: все плохое, что твой друг делает кому-то другому, он когда-нибудь сделает и тебе. Некоторые люди в этом мире являются потребителями, а некоторые — дарителями. Когда двое таких образуют связь, она часто заканчивается плохо. Найди еще друзей, Нона. Клера Гомал проводит достаточно времени, думая о себе, и для этого ты ей не нужна. Не надо...
Нона высвободилась и поспешила прочь из башни, но все еще чувствовала пальцы сестры на своей руке, все еще слышала ее голос. Она вытерла руку об рясу и попыталась стряхнуть поднявшееся в ней дурное настроение. За всю жизнь у нее было мало друзей, и узы, связывавшие ее с ними, были для нее более священными, чем Предок для любой монахини. Дружба — это не то, что ты упускаешь или от чего отказываешься, не то, что можно делать по чуть-чуть или разрезать пополам.
Она все еще злилась, когда распахнула дверь дормитория.
Большинство послушниц еще не вернулись из своих многочисленных развлечений, но Джула лежала поперек кровати, свесив голову через край, словно изучала свиток, а Генна спала — она всегда, казалось, мчалась или спала, без какой-либо реальной паузы между ними. Мимо пронеслась Кетти в нижнем белье, держа перед собой рясу и морща нос.
— Кто-то впустил сюда этого чертового кота! Он написал на мои нижние юбки! Сестра Правило должна утопить эту штуку!
— Малкин хороший, — сказала Джула, не поднимая глаз. — Просто немного старый и сбитый с толку.
— Утопить! — донеслось через дверь, а сама Кетти ужу исчезла в направлении прачечной.
— Единственный мужчина в монастыре, и он все время писает на все подряд. — Клера из своей постели.
— Есть еще петухи. — Джула, все еще не поднимая глаз.
— Которые проводят время, кукарекая и расхаживая с важным видом, — сказала Клера.
— И хряки.
— Которые едят и гадят, — сказала Клера. — Я остаюсь при своем мнении.
Нона подошла к своей кровати.
— Сестра Чайник хочет врезать буквы тебе в голову, Нона? — Клера оторвала взгляд от серебряной кроны, которая путешествовала по костяшкам ее пальцев. В ее тоне было что-то отстраненное: возможно, на этот раз день в тюрьме принес ей плохие новости.
— Ей повезло больше, чем сестре Кастрюле с ее дурацким Путем. — Нона плюхнулась на кровать, протянула руку и вздохнула. — В следующий раз мы должны попросить ее отпустить нас попрактиковаться на меч-путь.
— Да, — кивнула Клера. Она изучала Нону, как будто та была для нее чем-то новым. — В любом случае, поторопись и научись читать. Ты же не хочешь отнимать у Чайник слишком много седьмых дней, иначе Отравительница не будет счастливой маленькой Отравительницей.
— Почему? — Нона нахмурилась.
— Ты не знаешь? Неужели? Да ладно тебе...
Звон колокола перебил Клеру. Звон колокола, которого Нона раньше не слышала, резкий и очень громкий. Три удара, пауза, еще три. Звон стального колокола.
— Предок, пусти мне кровь! — Клера выглядела потрясенной. — Это же Бител! Мы должны выбраться наружу, немедленно!
Через несколько мгновений девочки из Красного Класса уже выбирались наружу через главный вход дормиториев, вместе с дюжиной старших послушниц. Снаружи, в сгущающихся сумерках, двигались монахини и послушницы, стекаясь со всех сторон, одни бежали, другие быстро шагали, все направлялись к дому настоятельницы.
Бител снова нашел свой язык. Дзинь. Грачи рванулись в небо из-за Зала Сердца. Дзинь. Клера и Нона бросились бежать. Дзинь. Где-то вдалеке закричала женщина.
Весь монастырь собрался перед дверями Настоятельницы Стекло. Нона и Клера протиснулись в толпу послушниц, некоторые из которых были еще влажными и дымились после бани. Старшие монахини расположились по периметру толпы, некоторые из них несли фонари.
— Пожар? — Джула протиснулась к ним сквозь толпу.
— Я слышала, что произошел обвал
