— Спи, Нории, — сказала она и успела еще увидеть, как буйствующая жажда в его взгляде сменяется яростью и пониманием.
Раскрылся. Поверил. Ментальная защита слетает в моменты сильнейшего испуга и безумной страсти.
— Спи, — добавила она, хотя в этом уже не было нужды. И разрыдалась от ломающей сердце боли.
Она быстро обмылась — слезы все текли и текли — связала в узел свою одежду, добавила туда бурдюк с водой. Постояла с закрытыми глазами, определяя направление. Кинула взгляд на спящего дракона, вытерла ладонью слезы. Перекинулась в белую верблюдицу и побежала. На север, к своей семье.
Четери снова ночевал у себя в доме, на своей земле. У него появилась навязчивая потребность возвращаться сюда. Может быть, потому что здесь он часто видел сны о Светлане. А может и потому, что в нем плескалась сила — и совершенно очевидно было, что всплески происходили именно после этих снов, и после ночей в доме он чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя кормящая мать — когда грудь распирает от молока и физически невозможно сдержать его.
Он поил землю своей силой и она отвечала побегами кипарисов, родниками и зелеными лугами.
И пусть каждый раз зеленая зона расширялась на какие-то пару десятков метров. Зато каждый раз удавалось оживить чуть больше, чем в прошлый.
Это было невероятно и подобного никогда не случалось.
Но он не мог не обращать внимания на изменения, происходящие с ним. Он стал быстрее. И в бою, и в полете — но только Владыки могли ускоряться так, как теперь мог он — мчаться стремительной стрелой, преодолевать за короткое время огромные расстояния.
Он стал сильнее ощущать наследие Белого Целителя: люди приходили к нему за помощью, и если раньше дар целительский был довольно слаб — все-таки он был воином, и в этом было его призвание, то теперь он лечил страшные ожоги, спасал от укусов змей и тарантулов. Выдыхался каждый раз, приходилось отпаиваться кровью и люди уже знали — идешь к дракону за помощью — бери с собой барана в жертву. Но все-таки лечил.
И ауры стал видеть четче. И отблески эмоций начал ощущать.
Если бы Чету не было бы больше сотни лет, если бы впереди было его совершеннолетие, то он бы решил, что в нем просыпается сила Владыки.
Но это было невозможно, потому что такого не случалось никогда.
И все же он должен был поговорить с Нории. Понять, что с ним происходит и почему.
Он прилетел домой рано, вымотанный, как никогда. Пока Владыка Истаила был занят на празднике Синей, пришлось вычищать гнездо песчаников — твари напали на рабочих, обошлось без жертв среди людей, но вот защищавшие их драконы были потрепаны. Слабаки, а не воины. Если бы остались в живых хотя бы пятеро из его Крыла, не приходилось бы все делать самому. Но они все погибли в проклятой горе.
Заснул рано — и проснулся чуть позже полуночи, опять переполненный силой, опять после сна о Светлане. Тяжелого сна, потому что не было в нем любви, а женщина была потухшей, тоскливой и потерянной. Он снова требовал — жди меня, но казалось, что она или не слышит его, или не верит ему.
Что это было — их связь? Или голос совести?
Кто оставил женщину на растерзание королевским палачам? Кто не подумал, что ее схватят и могут казнить за помощь им?
Какому тупоголовому дракону открыла глаза красная принцесса, воспринимаемая им не иначе, как суженая жертва на возрождение Песков?
Энтери говорил, что в Рудлоге нет смертной казни, но разве легче от этого? Нет большего стыда для мужчины — не суметь защитить свою женщину. И не нужно оправдываться приказами Владыки, потому что кроме приказов для воина есть еще кодекс чести, который превыше всего.
Блюди чистоту и во сне и наяву.
Сражайся каждый раз как последний раз в жизни.
Не предавай доверившихся.
Мастер Клинков, чувствуя, как пульсирующая в нем сила просится в землю, вышел из дома в темную, влажную южную ночь, подошел к кромке воды. Черным зеркалом блестело озеро, плескала мелкая рыбешка, и звучно стрекотали цикады. Посмотрел на свои руки, на тело — красные и зеленые линии орнамента светились так ярко, что ослепляли, отражались в воде, изгибаясь дрожащими дугами, сотворяя светящуюся дорожку, идущую навстречу лунной.
Закрыл глаза, а когда открыл — в воде озера не было его отражения. Он присел, плеснул ладонью по водной глади — побежала рябь, и виден был стоящий над головой полумесяц, просвечивающий через него.
Там же, над ним, было небо, перевернутая чернильная чаша, могущая простором своим успокоить давно отучившегося удивляться воина. Небо зовущее, небо вечное, приняло в свои объятья белого дракона, который, сделав круг, пролетел над озером — чтобы убедиться, что его действительно не видно.
Еще одно умение, которого не должно у него быть.
Он задумчиво парил в восходящих от прогревшегося за день песка потоках теплого воздуха, ласкающего и щекочущего крылья и живот, затем развернулся на север. И ускорился.
Он только посмотрит. Только убедится, что с ней все в порядке.
На окраине спящего Иоаннесбурга, в пятиэтажке напротив окон отслеживаемого объекта, смачно зевнул сидящий в кресле агент. Скука была смертная — месяц тупого наблюдения за экранами, на которые выводились изображения с камер, установленных на окнах снятой квартиры, и перемещений за молодой учительницей, каким-то невероятным образом оказавшейся связанной с похищением наследницы трона.
Напарник спал на кушетке тут же, и завидно было до злости.
Внизу, под окнами, вдруг завыли сигнализации нескольких машин, и агент, оживившись, выглянул в окно, но ничего не увидел. Фонари над проезжей частью светили ярко, по тротуару напротив, далеко от точки наблюдения шла какая-то развеселая компания и гнусно орала песни.
Все как обычно.
Он ушел на кухню, сыпанул себе дрянного растворимого кофе в заскорузлую кружку, плеснул туда теплой воды из давно кипевшего чайника, щедро добавил сахара и вернулся на место.
Чет долго кружил над столицей Рудлога, опасаясь снижаться — вдруг полог невидимости перестанет работать? Но раз за разом пролетая над знакомой пятиэтажкой с угловым окном, в которое он ворвался месяц назад, дракон не выдержал. Спустился мягко, сложив крылья, целясь на крышу — было бы удобно изогнуть шею и заглянуть в окошко, но в последний момент подумал, что хлипкое строение может и не выдержать веса дракона. Спустился на проезжую часть, аккуратно, стараясь не задеть хвостом ничьи окна, но все же толкнул лапой припаркованную машину, чуть не споткнулся, тяжело и гулко стукнул лапой по тротуару. Заверещали машины, противно, на высоких нотах, на все лады, как безумный оркестр, и он сжался прямо посреди дороги, потому что стали загораться в окнах огни, сонные люди выглядывали, щелкали ключами от сигнализации, отключая воющие автомобили.
