Человек с ухмылкой тоже встал, и растопырил руки, и раскрыл рот. Зубы у него были хороши для человека, но медвежьим все-таки уступали. Однако медведя это зрелище, как видно, убедило. Он снова спустился на четвереньки и закосолапил в лес.
— Теперь это мое дерево, — сказал человек.
— Не слишком завидное имущество, — заметил Альвин.
— А мед он весь съел, — добавил Артур Стюарт.
— Дерево мое и вся земля вокруг тоже, — сказал человек.
— Но что ты намерен с ней делать? На фермера ты не похож.
— И намерен спать здесь, и чтобы никакие медведи при этом не тревожили мой сон. Я просто должен был показать ему, кто здесь хозяин.
— Значит, ваш талант нужен только для того, чтобы заставить медведей убраться с дороги? — спросил Артур Стюарт.
— Зимой я сплю под медвежьей шкурой. Я улыбаюсь медведю, а он скалит зубы на меня, пока я не сделаю с ним все, что захочу.
— А ты не боишься, что когда-нибудь встретишь медведя под стать себе? мягко осведомился Альвин.
— Нет, приятель, не боюсь. Моя ухмылка — королева всех ухмылок.
— Император ухмылок, — сказал Артур Стюарт. — Наполеон!
Ирония Артура была недостаточно тонка, чтобы ускользнуть от человека с ухмылкой.
— У твоего мальчишки слишком длинный язык, — сказал он.
— Это помогает мне коротать время, — сказал Альвин. — Ну, раз уж ты оказал нам услугу и прогнал медведя прочь, здесь, пожалуй, можно построить каноэ.
Артур Стюарт посмотрел на него, как на безумного.
— Зачем нам каноэ?
— Я ленив и хочу спуститься вниз по течению в нем.
— Мне все равно, что вы с ним будете делать, — сказал незнакомец. Плывите, тоните, несите его над головой, съешьте его на ужин — только здесь вы ничего строить не будете. — Ухмылка так и не сходила с его лица.
— Ты только погляди, Артур, — сказал Альвин. — Этот парень даже имени своего назвать не хочет и теперь скалит зубы на нас.
— Ничего не выйдет, — сказал Артур Стюарт. — На нас скалились политиканы, проповедники, колдуны и крючкотворы — у тебя зубов не хватает, чтобы нас напугать.
Тут незнакомец направил свой мушкет прямо в сердце Альвину.
— Ну, тогда я больше не буду улыбаться.
— Я вижу, в этих краях не принято строить каноэ, — сказал Альвин. Пойдем-ка отсюда, Артур.
— Не спешите так, — сказал незнакомец. — Мне думается, что я окажу услугу всем своим соседям, не дав тебе сойти с этого места.
— Начнем с того, что никаких соседей у тебя нет.
— Каждый человек — мой сосед и ближний. Так сказал Иисус.
— Мне помнится, он особо выделил самаритян — а самаритянам меня нечего опасаться.
— Я вижу перед собой человека с котомкой, которую он прячет от меня.
Это была правда, потому что Альвин носил в котомке свой золотой лемех и старался прятать ее за спиной, чтобы люди не заметили, как лемех шевелится, что тот проделывал время от времени. Но в ответ на слова незнакомца Альвин перенес мешок вперед.
— От человека с ружьем мне нечего прятать.
— Приходит человек с котомкой и говорит, что он кузнец. Но единственный его спутник — мальчишка, слишком тощий и хилый, чтобы обучаться такому ремеслу. Зато он как раз пролезет в чердачное окошко или в щель под кровлей. А взрослый поднимает мальчишку высоко своими сильными руками, чтобы тот пролез в дом и открыл вору дверь. Поэтому, пристрелив тебя на этом самом месте, я окажу большую услугу миру.
— Было бы чем поживиться взломщику в этом лесу, — фыркнул Артур Стюарт.
— Ну, дуракам закон не писан.
— Ты лучше направь свое ружье в другую сторону, — посоветовал Артур Стюарт. — Если хочешь и дальше им пользоваться.
Вместо ответа незнакомец нажал на курок. Дуло полыхнуло пламенем и взорвалось, разлетевшись на куски, словно ручка старой метлы. Пуля медленно выкатилась из него и шлепнулась в траву.
— Посмотри, что ты сделал с моим ружьем, — сказал незнакомец.
— Не я нажимал на курок, — сказал Альвин. — И тебя предупреждали.
— Но ухмыляться ты так и не перестал, — заметил Артур Стюарт.
— Такой уж я веселый парень, — сказал незнакомец и достал большой нож.
— Нравится тебе этот нож? — спросил Артур Стюарт.
— Мне его дал мой друг Джим Бови. Я ободрал им шесть медведей, а бобров и не сосчитать.
— Тогда посмотри сперва на дуло своего мушкета, а потом на нож, которым так гордишься, и подумай как следует. Человек с ухмылкой посмотрел на мушкет, потом на нож.
— Ну и что?
— Думай, думай. Авось дойдет потихоньку.
— И ты позволяешь ему говорить с белыми таким образом?
— С человеком, который целит в меня из ружья, Артур Стюарт может говорить, как ему угодно, — сказал Альвин.
Человек подумал еще, а потом ухмыльнулся еще шире, если это только возможно, убрал нож и протянул руку.
— Ты большой умелец, — сказал он Альвину.
Альвин сжал его руку в своей. Артур Стюарт уже знал, что будет дальше, поскольку видел это не раз. Хотя Альвин объявил, что он кузнец, и всякому, у кого есть глаза, видно, какие у него сильные руки, этот улыбчивый сейчас попытается побороть его и повалить.
Впрочем, Альвин и сам был не прочь побороться. Он позволил человеку с ухмылкой дергать, тянуть и выкручивать ему руку, сколько душе угодно. Это могло сойти за настоящий поединок, если бы у Альвина при этом не было такого вида, будто он вот-вот уснет.
Наконец он стиснул пальцы, а человек с ухмылкой вскрикнул, упал на колени и стал просить отдать ему руку назад.
— Не то чтобы она мне еще на что-то пригодилась, но надо же надевать куда-то вторую перчатку.
— Мне твоя рука без надобности, — заверил Альвин.
— Я знаю, но вдруг тебе вздумается оставить ее тут, на лугу, а меня отправить в другое место.
— Ты что, никогда не перестаешь ухмыляться?
— Даже и пробовать не хочу. Со мной всегда случается что-то худое, когда я не улыбаюсь.
— Было бы куда лучше, если б ты хмурился, зато ружье держал дулом вниз, а руки в карманах.
— Ты сделал из четырех моих пальцев один, а большой вот-вот отвалится. Я готов сдаться.
— Готов — так сдавайся.
— Сдаюсь, — сказал человек с ухмылкой.
— Ну нет, так не пойдет. Мне нужны от тебя две вещи.
— Денег у меня нет, а если ты заберешь мои капканы, я покойник.
— Все, что мне нужно — это твое имя и разрешение построить здесь каноэ.
— Мне сдается, скоро меня станут звать Однорукий Дэви, но пока что я Крокетт, как и мой отец. Кажется, я ошибался насчет этого дерева. Оно твое. И я, и тот медведь — мы ушли далеко от дома, и нам еще немало надо пройти, пока не стемнело.
