Заведующая смотрела на него, удивленная мгновенной переменой выражения лица, но молчала.
Внезапно Олег понял, что место, где он только что мысленно побывал, — Монастырь.
— Его что же, расстреляли? — шепотом произнес он, указывая на часы.
Заведующая кивнула.
— В Монастыре?
Снова утвердительный кивок.
— Я только что… — начал Олег и не докончил. Что он скажет, что побывал на месте казни и пережил смерть?
— Ну-ну? — подбодрила заведующая.
— Что-то голова закружилась, — не глядя на нее, заявил Олег.
— Может, воды? — участливо спросила заведующая.
— Уже все прошло, спасибо. Так значит, Карауловский и погиб в Тихореченске?
— Да, — буднично сказала заведующая, — в тридцать седьмом году его арестовали и расстреляли именно у той стены, у которой он в восемнадцатом расстреливал других. В охране тюрьмы (а Монастырь до войны был именно тюрьмой) служил человек, который знал Карауловского еще с гражданской, он и передал его личные вещи жене.
— Вот оно что, — протянул Олег. — Значит, эти часы были при нем в тот момент, когда его расстреливали?
— Скорее всего да, — подтвердила заведующая.
— Ну что ж, — поднимаясь, сказал Олег.
— Заходите почаще, — приветливо произнесла заведующая, — очень приятно было с вами общаться. Здесь редко кто интересуется историей, а ведь в ней столько поучительного.
Олег шел домой, ничего не видя перед собой. Перед глазами стояла выщербленная кирпичная стена, он и сейчас помнил все ее трещины. Капли дождя, струившиеся по лицу, отрывистые слова команды — все это настолько запечатлелось в памяти, точно произошло с ним самим совсем недавно. Но главное не это. Главное, что он не просто смотрел на все происходящее как бы со стороны, а ощутил себя именно тем человеком. Тем, кого расстреливали. То же тупое отчаяние пережил он в ту минуту, ту же надежду, которая теплилась до последнего мига, до страшного удара в спину.
Пытаясь успокоиться, Олег пошел медленнее.
«Попытаемся разобраться в произошедшем. А может, это просто богатое воображение? Обстановка музея, эти старые пулеметы и ружья, потом разговор с заведующей да еще фотография Карауловского, его личные вещи… Может быть, все вместе и послужило толчком к мгновенной галлюцинации? Такие случаи неоднократно описаны, и ничего таинственного в них нет. И все же… Заведующая вначале не рассказала, что его расстреляли именно в Монастыре, она просто сообщила, что он умер в Тихореченске, не упоминая обстоятельств смерти. Но ведь ясно и без ее сообщения, что он скорее всего погиб. Год смерти об этом говорит. Что послужило толчком к видению? В какой момент оно, собственно, началось? — Олег даже приостановился от внезапной догадки. — А не с того ли момента, когда я взял в руки часы Карауловского? Именно! Я стал разглядывать часы, и эту самую минуту перевоплотился в их обладателя. А заведующая потом сообщила, что часы находились при Карауловском в минуту смерти… Точно! Но тогда стоит только снова взять часы в руки, и если дар существует, то все должно повториться.
Но должно ли? Несложно проверить, и лучше прямо сейчас. А что я скажу заведующей? — Олег задумался. — Лучше всего сказать правду, то есть-не всю, конечно. Необязательно рассказывать о прорицателе и о передаче дара. Просто опишу свое видение и попрошу еще раз подержать в руках вещи Карауловского. Заведующая мне понравилась, к тому же она верующая и не постеснялась признаться в этом. Значит, должна понять. А ведь я даже с ней не познакомился». — Олег почти бегом зашагал назад в музей.
Когда он открыл дверь кабинета, заведующая что-то писала. Увидев на пороге юношу, она, казалось, ничуть не удивилась, кивнула на стул. Олег, смущаясь и запинаясь, сбивчиво рассказал ей о причине своего возвращения. Анна Ивановна (именно так звали заведующую) задумчиво посмотрела на него и попросила рассказать подробности.
— Значит, говорите, был конец ночи, шел дождь?.. Пуля, если судить по вашему рассказу, попала в спину… — Она куда-то сходила и принесла толстую общую тетрадь в коленкоровом переплете. В таких студенты обычно записывают конспекты лекций.
— Это вот записи жены Карауловского, — пояснила Анна Ивановна. — Начала она писать их вскоре после смерти мужа. После того как сама скончалась, а эта тетрадь лишь часть записей, они попали в музей. Тут есть и запись, которая будет вам небезынтересна. Так вот… — Она начала читать вслух:
— «…Я все надеялась, пыталась передать продукты, добиться свидания. Ходила на прием к начальнику тюрьмы, к прокурору, но безрезультатно. Никто не говорил мне, что с Казиком, какие предъявлены ему обвинения. Но тут, конечно, гадать не приходится, наверняка вспомнили все». Дальше много вымарано, — сказала заведующая. — А вот то, что нам нужно.
«Вчера в потребсоюзе случайно встретила Ко-това, он был вестовым у Казика еще в восемнадцатом… Он мне украдкой подмигнул. Не знаю, что бы это значило, Котов служит в охране тюрьмы.
…Поздно вечером пришел Котов. От него попахивало спиртным. Сообщил, что Казик расстрелян, плакал… передал мне его вещи: часы, очки, костяной мундштучок. Сказал, что вещи унес без спроса и теперь опасается, как бы не узнали. Но я думаю… — Тут зачеркнуто. — Сообщил подробности расстрела. Произошло это, по его рассказу, в конце августа — 25-го числа, в пять часов утра. Шел дождь. Расстреляли на территории тюрьмы и там же закопали. Пуля попала прямо в сердце. Стрелять там умеют…
По словам Котова, по поводу Казика пришел какой-то сверхсекретный документ, что в нем было, он не знает. Я спросила, почему не сообщил сразу, ведь теперь ноябрь. Котов ответил, что не было возможности. Он очень просил, даже умолял никому не сообщать о его визите…»
— Дальше вам неинтересно, — кончив читать, сообщила Анна Ивановна. — Так что все совпадает даже в деталях. — Она с интересом посмотрела на Олега. — Вы прямо прорицатель…
Озноб морозом прошел по коже учителя. Его назвали прорицателем! Заведующая тем временем снова извлекла коробку с вещами Караулов-ского и пододвинула ее к Олегу.
— Попробуйте, может, снова получится.
Но сколько Олег ни сжимал в руках часы, сколько ни пытался сосредоточиться, ничего подобного давешнему видению не наблюдалось.
— Не получается, — констатировала Анна Ивановна, — неудивительно: раз на раз не приходится. Кстати, — как бы мимоходом обронила она, убирая коробку на место, — наслышана о ваших похождениях в Монастыре. — Олег от неожиданности покраснел. — Много чего в городе болтали об этом деле, — она испытующе посмотрела на учителя. — Я к вам в душу лезть не буду, не в моих правилах. Но, между прочим, главврач Монастыря родной сын Карауловского.
