— В смысле? — От неожиданности Шломо едва не влетел колесом в яму.
— Всякой мы с тобой мерзости натворили за жизнь нашу кипучую, но чтоб покойников тревожить — не было ж такого, — не то спросил, не то ответил Бессонов.
Соломон даже сбавил газ.
— Ты чего это, Бес? — краем глаза глянул он на компаньона.
Тот задумчиво смотрел куда-то вдаль, где над верхушками деревьев в просвет меж туч высунулось чистое небо.
— И чего ради? — продолжил Бессонов, будто не расслышал вопроса. — Ради денег, — презрительно поджал он губу.
Авто нырнуло под бревенчатую арку и не спеша покатило по извилистой дорожке, тесно зажатой с двух сторон невысокой березовой рощицей.
— Ты, никак, о душе задумался, — хмыкнул Соломон. — Так поздно уже учиться танцевать полонез, мой милый Эжен! Ты чего раскис-то?
— Да так, — задумчиво сказал Бессонов. — Парнишку тут одного давеча повстречал. Молодой, идейный. Чистый какой-то… Аж завидно. И ведь мы когда-то…
— Нашел о чем горевать, — перебил Соломон.
— Есть, кстати, и другие поводы, — с издевкой в голосе откликнулся Бес. К нему явно вернулось его обычное расположение духа. — Мы вот, пока сюда ехали, чуть три раза в снегу не завязли, а эта дорожка прибрана.
Шломо нахмурился. Укромная тропа и впрямь была вычищена совсем недавно. В наблюдательности Бессонову отказать было нельзя.
— Может, Романовы следят?
— Думаю, у них сейчас других забот по горло, — вырвал на корню росток надежды Бессонов. — Всего вернее, гости к покойнику нашему наведывались. И, судя по ширине полосы, на грузовом автомобиле.
Соломон чертыхнулся и вдавил педаль в пол. Машина вырвалась из тисков рощи и, ломая наст, встала у недостроенной церкви.
Из сторожки выбежал человечек. Торчащий из-под полушубка подол сутаны путался в его ногах.
— Я уполномочен изучить тело Григория Распутина. — Соломон выскочил из авто навстречу служке и полез за пазуху шинели. Но документ предъявлять не пришлось.
— Вы что, антихристы, взбеленились? — тонким голосом взвизгнул сторож. Губы его тряслись. Под левым глазом пунцовел свежий синяк. — Промеж себя разобраться не можете?
— Ты о чем это? — схватил его за грудки Соломон и прилично тряхнул.
— Так увезли ж уже Григория Ефимовича. — Из человечка разом исчез весь гонор. — Часа три как.
— Как увезли? Куда?!
— На машине, — промямлил служка. — На станцию.
Соломон отшвырнул его прочь и прыгнул за руль.
Таких скоростей Бессонов не помнил с Брукладса в девятьсот восьмом. Вцепившись в сиденье, он не знал, о чем больше тревожиться: что на очередном вираже его выкинет из машины или что двигатель прикажет долго жить. Из-под капота уже как четверть часа валил пар.
Перед новым поворотом за спинами компаньонов вдруг что-то оглушительно грохнуло. Машина юзом вылетела на обочину и ткнулась в сугроб. Изрядно тряхнуло, и густое, воняющее горелым маслом облако окутало авто.
Первым пришел в себя Соломон. Ругаясь, как пьяный биндюжник, он соскочил в глубокий снег и нырнул под капот.
Кашляя и держась за ушибленное плечо, Бессонов вывалился на дорогу.
— Ну что там? — спросил он, едва вновь обрел дар речи.
— Приехали, — мрачно ответил Шломо. — Клапана заклинило.
До станции «Царское Село» оставалось еще почти две версты.
* * *Продрогшие до предела компаньоны ввалились в каморку станционного смотрителя.
— К вам должны были доставить тело Григория Распутина. — Соломон протянул мандат скрюченными пальцами. — Где оно?
Начальник станции пробежал глазами по строчкам.
— Все как было велено, господа, — залебезил он, дойдя до неровной подписи министра юстиции. — Погружено в товарный вагон и отправлено в Петроград.
Бессонов обнял едва теплый самовар и поморщился. Чувствительность к ладоням возвращалась покалыванием тысячи иголок.
— Когда следующий поезд? — грозно спросил Шломо.
— Завтра к вечеру, — извиняющимся тоном ответил смотритель. — По расписанию.
Шломо скрипнул зубами.
— А если без расписания, а? — Соломон, будто револьвер, ткнул документ в растерянное лицо начальника.
— Никак не могу помочь, господа, — затряс головой смотритель. — Не в моей власти. Сейчас вся власть у Советов. Работают, когда захотят, — с досадой произнес он, но тут же добавил: — Но расписание выдерживаем, да.
Бессонов не смог скрыть ухмылки — разъяренный Шломо очень походил на дрессировщика тигров из грошового шапито.
— И где же они совещаются, эти ваши Советы?
— В паровозном сарае, — сжался начальник станции, словно ожидая хлыста. — Как к путям пройдете — налево будет.
— Благодарю за службу, — процедил Соломон и метнулся к выходу.
Бессонов с тоской оторвался от самовара.
— Скажите, — спросил он смотрителя уже на пороге, — а по какому пути отправили тело?
— По третьему, — как на духу откликнулся тот, — императорскому.
Бессонов понимающе кивнул и откланялся.
Неуемного Шломо он догнал уже около паровозного сарая. Совещание было в самом разгаре: из обшитого закопченной доской длинного здания рвались наружу залихватские балалаечные переливы. Охрипшие голоса нестройно, но с душой орали что-то про «яблочко».
— Слыхал, Шломчик? — пряча ладони в карманы полушубка, спросил Бессонов. — По третьему подъездному нашу пропажу отправили!
— И что с того? — рассеянно ответил Соломон. Он пытался разобрать слова ухарских частушек. Балалаечник как раз пошел на второй заход, и из сарая задорно гаркнули:
— Паги-бай, офицер, в пере-стре-лоч-ке!
— Что-то я не возьму в толк, кто из нас тут столичный житель? — Бес ткнул компаньона в бок кулаком. — Не хмурься, Шломчик! Знаю я, куда вагон подадут!
— Дорога одна, — мрачно заметил Соломон. — На Царскосельский вокзал.
— Я тебе точно скажу — в Императорский павильон!
Соломон на каблуках резко развернулся к товарищу:
— Раз ты такой у нас грамотный железнодорожник, — сквозь зубы произнес он, — может, и с этими договоришься? — Шломо ткнул пальцем в паровозный сарай.
— Ты-то уж точно не договоришься, ваше благородие, — хохотнул Бес. — Давай, не околей тут, — хлопнул он Соломона по плечу и уверенным шагом двинулся к зданию.
Соломон фыркнул и принялся расхаживать вдоль путей, чтобы хоть как-то согреться.
Балалайка стихла. Через полчаса из сарая в обнимку с чумазым вагонником появился Бессонов. На голове его сидела лихо заломленная форменная шапка. Накрест положенные топор и якорь на ней сияли надраенной латунью.
