— Это просто предмет туалета, — сказал я, пытаясь придать голосу убедительность, — Она служит для того чтобы телу было удобно. Раньше мы вообще ходили в звериных шкурах, у всех одинаковых, и что?.. Ну да, это женское. Что с того? Женщины что, не люди? Почему их одежда не может подойти тебе?
— Сволочь! Я не женщина! — Котенок попытался выскочить из кухни, но я стоял у двери и успел схватить его за предплечье. Он мгновенно развернулся и выбросил вперед руку, целясь мне в лицо. Я мог бы просто отдернуть в сторону голову чтобы рука врезалась в дверную коробку, но пожалел его пальцы, просто перехватил у запястья. Котенок сдавленно выдохнул и собирался уже поднять вторую руку, когда я с силой положил ладонь на его плечо, — Пусти, сволочь!
— Так, тихо, — я немного встряхнул его, — Может я и сволочь, так считаешь не ты один, но у меня есть одна не очень приятная черта — фамильное упрямство.
— Пусти!..
— Я от тебя не отстану, — я улыбнулся, — Мне не надо чтобы ты простудился и зачах тут. Ты про акклиматизацию слышал? Здесь другой климат, другие микроорганизмы, здесь все, черт возьми, другое! Нельзя перелететь на другую планету и расхаживать полуголым, как будто просто перешел в другую комнату. Даже я не хожу тут раздетым! Прояви мудрость, пойми, что я делаю это не из-за того, что хочу тебя унизить или насмехаюсь, нет, я просто беспокоюсь о тебе. Понимаешь? О тебе, деревянная твоя голова! Поверь, — я сел против него на корточки, свел вместе его руки, — Я никогда не причиню тебе вреда. Что бы ты не слышал о Герхане, мы привыкли уважать любую жизнь. Принципы, культуру, веру, традиции, все… Может, нас именно поэтому считают гордецами, что мы ценим то, что некоторые привыкли считать пустым звуком. Я не знаю, какие на вашей планете правила чести, обычаи, но я уважаю их. И меньше всего хотел бы тебя обидеть. Я сейчас предельно честен, Котенок. У вас женская одежда — это табу для мужчины? Ну, запрет?.. Может, что-то религиозное?
— Н-нет… — с усилием сказал Котенок, все еще пытаясь вырвать свои руки.
— Хорошо. Тогда может ты все-таки оденешься? Пожалуйста. Не позволяй гордости вести себя, это не тот проводник, который найдет нужную дорогу…
— Не одену! — огрызнулся он, — Пусти!.. Не хочу! Я не женщина.
— А чтоб тебя… Ты не станешь женщиной оттого, что оденешь это! Дьявол, это просто одежда!
— Нет!
— Ты стесняешься меня? Малыш, я герханец. Может, ваши представления о нас и преувеличены на пару порядков, но поверь, я видел многое такое, что тебе с твоим варварским воображением и не снилось. Уж кого-кого, а меня ты этим точно не смутишь.
— Я не одену женскую одежду! Никогда.
— Ты упрямее меня, — признал я, — Ты не Котенок, ты упрямый маленький осленок…
— Мне все равно!
— Ты можешь это сделать для меня? Не для себя, если тебе наплевать на свою жизнь — что ж, это твое право. Для меня.
Можешь?
— Имперское дерьмо.
— Ясно. Ну что ж, иди.
Я отпустил его руки, от неожиданности он едва не упал, но сумел сохранить равновесие. Координация движений и ловкость у него были на зависть рыси. Он тут же отскочил, выставив вперед когти, напряженный, собранный, готовый к прыжку. Я сел на стул, с которого встал пять минут назад, нарочито медленно налил себе воды в стакан.
— Иди. Ты не хочешь одеваться? Иди. Я не собираюсь тебя заставлять силой.
Он попятился, точно ожидая, что я вскочу и брошусь за ним следом. Потом повернулся и пошел в свою комнату, бросая на меня быстрые взгляды из-за плеча.
— Да, еще… — я отставил стакан, — Потом, позже, ты сильно пожалеешь о том, что позволил решать за себя гордости, а не рассудку. К сожалению, в этом самом «потом» ты будешь уже один и помочь тебе я никак не смогу, даже если захочу. Но я уважаю тебя и твое решение, вне зависимости от его полезности.
Котенок уже повернул за поворот, мне показалось, что он ушел к себе в комнату. Но спустя секунды две или три он снова возник в коридоре. Лицо у него было напряженное, он явно старался понять, какую еще гадость задумал для него коварный герханец.
— Что? — спросил он неуверенно.
— Через пару месяцев, а то и недель за тобой придет корабль с Земли. Я думаю, я скажу ребятам из конвоя кое-что. По секрету, конечно. Ну, ты понимаешь.
— Что скажешь?
— Про меня. Про тебя, — я коснулся пальцем сперва своей груди, потом указал на Котенка, — Про нас.
— Не понимать, — сказал он неуверенно, глядя на меня большими глазами.
— А они поймут. Нет, ничего такого, я просто скажу им, что мы были любовниками. Ну, вместе спали. Мы ведь были здесь одни очень долго, я был очень одинок, а ты был очень славным пленником. В общем, я не смог устоять. Я герханец, они совсем не будут удивлены. Ведь действительно, мы тут так долго, одни на всей планете… Кто угодно почувствует себя одиноким! Тем более, что ты сразу мне понравился и был не против общества зрелого мужчины из известного рода.
Лицо у Котенка стала того цвета, который бывает ранней весной у тающего снега — бледно-серым.
— Дерьмо… — сказал он.
— Я скажу, что нам было очень весело тут, одним. Действительно, что нам еще тут было делать? Обычная история, ничего особенного. Люди, которые половину жизни мотаются по Галактике, слышали еще и не такое. А от меня именно такого и ждут, можешь не сомневаться.
— Это ложь. Я скажу им.
— Не думаешь же ты, что они поверят тебе? — усмехнулся я беззлобно, — У тебя нет и шанса из сотни. К тому же почти голый, в моей рубашке… Уверен, они решат, что мы совсем не скучали тут. Разумеется, весь путь до Земли они будут обсуждать это, в полете не так уж много развлечений, а через два дня после того, как вы сядете, об этом уже будет знать каждая газета и каждый информ-канал в Солнечной системе. Ты даже представить не можешь, как быстро распространяются такие новости. Не веришь мне? Котенок, мне все равно. Это никак не повредит моей репутации или репутации рода, для герханца в этом нет совершенно ничего особого, да и редкий имперец осудит это. К тому же я никогда не вернусь обратно. Когда ты единственный человек на планете, тебе все равно, что происходит за ее пределами. Я буду жить тут до конца. А у тебя впереди долгий путь и люди, стоящие вдоль этого пути, будут смотреть на тебя не как на пленного воина, они будут смотреть на тебя как на мое отражение. Слава моего любовника — она прилипнет к тебе до конца твоих дней. Тебе никогда уже не дадут покоя, даже в глубокой старости. Эту печать тебе придется носить до последнего, но выдержишь ли ты ее вес?.. Представь себе, что будет в исправительном комплексе. Думаю, ты догадываешься, что происходит с людьми, которые попали туда с… с такой репутацией. Нельзя сказать, что их жизнь после этого заканчивается, но тебе придется сильно измениться. И уж конечно, у тебя не останется ничего от того, чем ты дорожишь сейчас. Ничего, это все будет не скоро, может корабль прибудет вовсе через полгода… Надеюсь, не сильно напугал тебя перед сном. Ну, спокойной ночи. Иди.
