Маяк смотрелся неживым, много лет назад брошенным. Оставшийся на целый день без людей, он словно простериализовался. Но когда я разблокировал дверь, в коридоре радостно загорелись лампы. Здесь было тихо и тесно, отчего появлялось ощущение уюта. После липковатой сырости и свежести весеннего вечера тут воздух был сухим и домашним. Мы поднялись на второй ярус, плечо к плечу и вошли в кухню.
— Хорошо съездили… — рассеянно сказал я, — Надо будет как-нибудь еще… Ты не видел коралловых рифов, да и вообще ни черта ты не видел. Земля — ерунда… Только с одеждой надо что-то придумать, я тебя в этом балахоне на палубу не пущу.
Мы сидели рядом, наши руки почти соприкасались на столе. И я почувствовал, что… Да, несомненно. У нас появилась какая-то связь. Паутинка, протянувшаяся от него ко мне. Что-то такое… тончайшее, едва уловимое. И она была теплой, эта паутинка. Общие воспоминания о прошедшем дне словно стали нашими общими клетками, частью нас, которую не вырвешь и не забудешь.
Мы просто сидели, молча. Подчеркнуто отдалившись друг от друга настолько, насколько позволяла тесная кухня, глядя в разные стороны. И поддерживали, как огонь костра, эту нейтральную настороженную тишину с ноткой безразличия. Но никто из нас не уходил. И теплая паутинка вибрировала, напрягаясь. Я осторожно касался ее, но не мог определить, тает она или крепнет. И даже собственные мысли, обычные четкие и ровные, сделались вдруг решительно непонятными, как будто и не моими.
Предметы, окружающие нас, тоже стали незнакомыми. Словно я и не жил здесь долгие четыре года. Воздух, далекое марево заката за окном, ощущения кожи — все это сделалось вдруг незнакомым, но сказочно-загадочным. Как если смотреть на привычную картину сквозь цветной витраж.
Мы будто выпали из привычного измерения, отгородились в своей маленькой замкнутой Вселенной, где нет ничего кроме возвышающегося над морем маяка и этой маленькой комнатушки с окном на запад. Наш мир — вздорный, бессмысленный, непонятный, вечно куда-то катящийся — был только из двух человек. И сейчас эти два человека молча сидели, глядели в разные стороны и молчали. И каждая нотка этой тишины звучала непохоже на другие.
«Космос, только бы не зайти слишком далеко, — подумал я со знакомым ощущением стылой тоски в груди, — Это будет слишком и для него и для меня. И это убьет нас обоих.»
«А ведь ты смог бы, пожалуй, — сказал голос внутри меня, непривычно холодный и рассудительный, — Люди всегда шли за тобой, в тебе есть то, что влечет их. Дьявольская, трижды проклятая черта всех ван-Вортов. Ты уже приблизил его, ты можешь и большее. Вопрос в том, сможешь ли ты остановиться. Не он, ты.»
— Мне и не надо на палубу!
— Кажется, придумал. Я про одежду. Жди здесь.
Котенок, нахмурившись, остался сидеть на кухне, а я спустился на первый уровень, туда, где зажатые со всех сторон приборами и коробками со старым хламом, которого всегда хватало на маяке, стояли два шкафа. Я открыл их, обнажая потускневшие от времени кружева, змеиные узкие корсеты и лоскуты разноцветной ткани. Пахло здесь, как всегда в шкафу, который давно не открывали, затхло, но запах этот был даже приятен. Запах времени. Чтобы найти необходимое, мне пришлось основательно покопаться в шкафу. Я перебирал бесчисленные предметы женского туалета, принадлежащие женщине, которая никогда уже сюда не вернется, ища то, что может подойти.
Несмотря на то, что с женщинами я прожил более чем достаточно, я никогда не мог и представить, насколько может быть богат их арсенал. Какие-то юбки с непонятными и немыслимыми разрезами, которые невозможно было представить на герханской даме, атласные прохладные блузы с подбитыми плечами, хищные корсеты со множеством непонятных мне ремней и шнуровок. Я перебирал все это, чувствуя легкий аромат духов, все еще не выветрившийся из шкафа и ощущал себя неловко. Раньше мне никогда не доводилось копаться в чужих гардеробах, тем более женских, но раньше я вообще часто поступал так, как не поступил бы сейчас. Всему свое время, граф.
— Сколько тут бесполезных тряпок… — бормотал я, потроша недра шкафа, — Ну и зачем, скажите на милость, это все здесь?
Может, на женском теле все это действительно смотрелось замечательно, я согласен был в это поверить, но само по себе все это выглядело как старые, сброшенные змеей кожи, омертвевшие и бесполезные. Наконец я нашел что-то более или менее подходящее — узкие кожаные штаны с широкими ремнями на поясе и у щиколоток. Жена полковника была невысока, как и все таури, я прикинул, что если она и была выше Котенка, то совсем немного. Конечно, на мужские штаны это не походило, но в то же время смотрелось настолько нейтрально, насколько это возможно.
«Очень сексуально», — ехидно одобрил Линус-два.
С остальным получилось все еще быстрее, чем я думал. Почти сразу нашлась зеленая шелковая рубашка с рукавами до локтя и высоким воротником. Ее покрой сразу выдавал пол ее обладателя, да и на груди, глазом видно, оставлено куда больше места, чем требуется мужчине.
«Если будет упрямиться, одену на него это, — злорадно подумал я, откладывая платье с огромным вырезом на спине и длинной узкой юбкой, — Впрочем, у него инфаркт приключится, не стоит».
Из обуви я довольно быстро подыскал пару черных тяжелых ботинок на высокой платформе и с тугой шнуровкой. Такой фасон был в моде лет десять назад, да и сейчас они смотрелись не очень женственно. Этого я и добивался. Закрыв шкаф, я вернулся на кухню с добычей в руках.
Котенок сразу с подозрением уставился на одежду. Как зверек, увидевший что-то новое и несомненно опасное.
— Это тебе, — сказал я, — Выглядит, может, не очень, но это лучше, чем ходить голышом или в мокрой рубахе.
Я положил штаны и рубашку на стул, Котенок пристально впился в вещи взглядом.
— Я не одену это, — процедил он сквозь зубы, поднимаясь и пятясь.
— Почему?
— Это женское. Женщины носят это.
— Не вижу особой разницы, — покривил душой я, — Обычные штаны, обувь… В них нет ничего женского. Ты же носишь штаны?
— Это женские штаны, — глухо сказал Котенок, глядя на меня с ненавистью и начиная неудержимо краснеть.
— Ну и что?
— То! Я не одену это.
— Это просто одежда, понимаешь? Одежда! Какая разница, для кого она была сшита? Уверен, ее хозяйка все это даже ни разу не одевала. Смотри, крепкий материал, пару недель выдержит… Ну какая она женская? Обычные штаны…
Котенок фыркнул и отвернулся. Врядли от нежелания созерцать меня, скорее — для того чтобы скрыть свой пунцовый румянец. «Космос, — подумал я в который раз, — До чего же эти варвары упрямые и наивные в некоторых вещах, уму непостижимо.»
