Максим кивнул, и тогда она прибавила:
— Значит, и у нас в форте были их стрелы. Значит, если мама и папа по-настоящему мертвы, — вот те, кто в этом виноват.
Максим покосился на зонт в руках девочки.
— Может быть, твоя палка не причинит им вреда.
— Это не простая палка, — сказала Варра. — Это от дождя!
Как бы то ни было, они взялись за руки и вышли на открытое место. Среди шатров там бродили люди, их перевёрнутые лица выглядели седым пеплом над остывающим костром. Они не были заняты обычными для сиу делами — теми непонятными для постороннего глаза мелочами, которые, по некоторым поверьям, приводят в движение механизм, который вновь и вновь поднимает солнце в небо. Они просто-напросто шатались без дела. Голые ступни шуршали по песку. На сушилке для рыб болталось несколько рыбьих скелетов, с глухим звуком стукались они головами. В черепе мёртвого буйвола жили гадюки, никто не подумал убрать их подальше от детей, которые тоже бродили здесь, будто отбившиеся от стада животные.
Солнце бросалось на детские глаза как разъярённый росомаха.
Денис ожидал увидеть луки, из которых выпускали те стрелы, но руки перевёрнутолицых, кажется, были пусты. Из их колчанов, сделанных из сыромятной кожи, просыпался лишь мусор, когда те стукались друг об друга.
— Они какие-то… жалкие, — сказала Варра. Зонтик она всё ещё держала наизготовку.
— Посмотри на их глаза, — сказал Максим.
Но Денис уже и сам видел. Там была темнота, как в глазницах театральной маски, которую Денис однажды видел в питерском музее. Из ртов показывал свои длинные щупальца туман. Сами сиу выглядели как тени, неразумно выползшие на солнце.
— Они прокляты, — шумел за их спинами Доминико. — Порождения ТЕНИ! Разве вы не видите? Зачем мы вообще сюда пришли?
— У Варры есть оружие, — сказал Денис ему. — И мой брат тоже кое-что умеет. Если они вдруг нападут на нас, мы…
Максим, ни слова не говоря, пошёл вперёд, и Денис, схватившись за голову, последовал за ним. Он ожидал в любой момент окрика на птичьем языке сиу (или какой язык у этих пустынных жителей? Змеиный?), но не дождался. Десять шагов… Пятнадцать… Он смотрел вниз. Когда в воздухе послышался слабый запах каких-то пряностей, Денис поднял голову. Люди исчезли. Шатры были похожи на аттракционы заброшенного парка развлечений, которые издалека выглядят что надо, и даже вывеска, кажется, вот-вот загорится приветливым неоном, но ты подходишь ближе и видишь, что у гигантской статуи Деда Мороза отсутствует добрая половина корпуса, а внутри свили гнёзда воробьи, да торчат во все стороны ржавые арматурины. Что американские горки больше похожи на останки динозавра. Что на обрывках газет, которые раньше ютились в будке билетёра, а теперь разбросаны всюду вокруг, можно разглядеть дату за добрых пять лет до нынешнего дня. И невольно начинаешь задумываться: «Где я был пять лет назад, когда это чудное место встретило свой конец?»
Каркасы шатров давно уже рассохлись и походили на старых голубей, которые только и могут, топорща перья, хранить остатки тепла и с тоской смотреть в синее небо. Каждый порыв ветра, который срывался отсюда в путешествие по степи, на мгновение возвращал лагерь к жизни: хлопали пороги шатров, слышались скрипы, трески, шуршания, которые при большой доле фантазии можно было принять за тихий людской разговор. Кое-где валялись кости; сложно было определить, человеческие они или звериные. Максим, наверное, мог бы сказать. И Доминико мог. Но они молчали.
Доминико всё не мог успокоиться. Он летал кругом и заглядывал в каждый шатёр. Отлетал к опушке, с минуту разглядывал лагерь индейцев, а потом с воем бросался обратно, и всё начиналось сначала. Он не мог понять, как это на свете могут существовать такие приведения, которых нельзя поймать, усадить на краешек луны или в любимом подземелье и поговорить по душам, как и полагается двум добрым мертвякам.
— Пойдёмте отсюда, — в конце концов взмолился он. — Здесь жутко!
— Эти люди стали ЕЁ жертвой. Они исполнили ЕЁ волю и исчезли, — пробормотал Максим. — Мир сходит с ума. Люди не должны так запросто пропадать из него, он не может всего этого понять.
Братья вдруг почувствовали небывалое умиротворение. Денис нашёл старое кострище и просто вдыхал его запах. Максим бродил всюду кругом, будто здороваясь с бывшими обитателями сего места. Варра наконец оставила зонтик — она каким-то совершенно привычным движением раскрыла его и положила как будто бы сушиться — и вернулась к своему обычному меланхоличному настроению.
— Сюда ОНА больше не вернётся, мой дорогой призрак, — сказал Максим. — Разве ты не чувствуешь? Это место — как пустая… пустая…
— Обёртка от шоколадки, — пришёл на помощь Денис. — Выброшенная прочь обёртка. Значит, здесь безопасно будет отдохнуть?
— Прислушайся к своим ощущениям.
Денис боялся, что если он прислушается к своим ощущениям, то грохнется спать прямо здесь, где стоял. Спать рядом с золой и видеть во сне, что она ещё тёплая — что может быть лучше?
Варра тихо всхлипывала. Она зачем-то нацепила на голову перья сиу, и теперь придерживала их рукой, чтобы не унесло ветром. С уголков глаз срывались слёзы, и это вдруг сделало её в глазах мальчиков куда более человечной, чем раньше.
— Я была готова подраться с этими сиу, хотя никогда в жизни не дралась, — сказала она. — Не знаю, где сейчас мама с папой, но надеюсь, им так же спокойно, как и мне. Эти сиу, даже если и виноваты, знают момент, когда нужно уйти навсегда.
Она села возле потухшего костра, а потом легла на спину.
— Никуда больше не пойду. Хочу остаться здесь.
Как маленькие кутята дети подползли друг к другу, прижались и, свернувшись калачиком, уснули.
ТЕНЬ поджидала по ту сторону бодрствования.
Во всяком случае, Дениса.
Она пришла в обличии Варры, будто девочка поняла правила этой игры и теперь легко, словно перебрасывая из ладони в ладонь мячик, путешествовала по чужим снам. Но то была другая Варра.
— Вернулся, братец? — спросила она приветливо.
От неожиданности Денис застыл, в нерешительности покачиваясь с носка на пятку, и вдруг обнаружил себя в дверном проёме. Варра стояла по ту сторону и смотрела на него, вытирая руки о передник.
— У меня нет сестры, — сказал Денис. Это было единственное, что он мог утверждать со всей уверенностью в данных обстоятельствах, когда даже входная дверь вела не в прихожую, а прямиком на кухню, как будто он, Денис, вошёл с улицы через окно.
Он неловко вылез из кед, наступая себе на пятки.
— Ты, наверное, соскучился по домашней еде, — сказала девочка. — Проходи, присаживайся. Я нагадала тебе гуляш с гречневой кашей.
