Небольшая колейная дорога, на которую Русберг вышел, появилась как-то внезапно, перерезая зеленое море двумя бурыми бороздами от колес. Русберг пошел по ней в сторону Заката, другой же конец терялся в степи, уходя куда-то на Восход. Идти по ней было проще, трава не норовила запутаться под ногами, то и дело заставляя снимать с сапог собравшиеся снопы. Но ощущение бескрайней свободы истаяло, и теперь это был просто путь, а не прогулка по царству мирского спокойствия. В один момент земляная колея сменилась наезженной и укатанной мелким камнем, впереди показалось перепутье, от которого в стороны расходились еще две дороги.
За ним следовали, Русберг это почувствовал, на этот раз живые, он слышал дыхание. Притаились и наблюдали неподалеку среди высокой травы. Он пошел по дороге, приближаясь к городку, показавшемуся на горизонте. Степи и были хороши тем, что на больших расстояниях все было, как на ладони, лишь редкие деревца и холмы могли сужать дальность обзора.
Городок небольшой, окружен невысокой стеной, ворота прикрыты, как подобает делать с наступлением сумерек. Рва вокруг городка нет, лишь воткнутые в землю заостренные колья. На башнях никого из дозорных, видимо, горожанам некого страшиться, либо они слишком уверены в недосягаемости за стенами. Русберг подошел к вратам и постучал, спустя некоторое время, небольшое окошечко в воротах открылось, и там показалось морщинистое лицо старика, пристально рассматривавшего гостя.
– Кто таков? С чем пришел? Надолго? – проскрипел старик.
– Странник, с миром, на постой.
Небольшая створка дверцы в воротах открылась, впуская за ворота. Внутри встречал старик с парой караульных из местных ополченцев.
– А что так занесло тебя, Странник, в нашу глухомань? – поинтересовался старик.
– Искал лучшей доли, в охране караванов ходил, вот теперь возвращаюсь обратно, – внешне с равнодушием на вопрос ответил он.
– А ну да, многие ищут, это да. Ну идти тебе вот по этой улице прямо, а там увидишь гостиницу.
– Спасибо.
– А чего же ты без лошади-то? – окликнул его вновь старик.
– Степные собаки загрызли, сам только отбился.
– А ну да, напасть еще да, ну да, ну да, – провожая взглядом, пробормотал старик и пошел внутрь караулки, куда уже ушли караульные.
Городок не относился к ремесленным или рабочим подобно тем, что строились около добыч породы или дерева, а больше служил перевалочным пунктом для караванов, проходящих здесь. Самое большое здание – Постоялый Двор, раскинулось со всеми своими дворовыми постройками прямо в центре, около на небольшой площади под навесами стояли распряженные караваны. Темнело в это время года быстро, улочки в городке почти не освещались, да и улочек как таковых не было, лишь центральная и закоулки.
Русберг потянул на себя тяжелую трактирную дверь, сильный пропитанный копотью и хмелем воздух вырвался наружу, десятки голосов прогнали тишину, обитавшую на улице. Обычный трактир, почти все столы заняты разным людом, большинство проездом, сопровождая караваны со своим грузом или охраняя их. По небольшим группкам можно распознать люд с разных земель, каждая держалась особняком. Русберг медленно направился к небольшому свободному столику, стаявшему в дальнем углу трактира. Как только он сел, тут же рядом оказалась миловидная деваха круглых форм и тяжелой рукой на случай, если кому из посетителей вздумается что-то бесцеремонное. Она с вопросительным взглядом смотрела на нового посетителя.
– Поесть чего-нибудь горячего, воды и комнату на одного на ночь, – на засаленный стол со звоном упала серебряная монета Халлана.
Деваха взяла ее и торопливо пошла к двери рядом с местом трактирщика, наливавшего в кувшины и деревянные чушки местное пойло. Русберг, молчаливо наблюдал за шумной обстановкой. Народ уже изрядно подпил, разговоры постепенно переходили от обсуждений цен и прелестей гулянок в том или ином городе к более смелым даже для этих мест рассуждениям и мыслям по поводу нынешней жизни. Еду принесли быстро, разогретая баранина с несколькими белесыми вареными клубнями не удостоились бы внимания знатного гурмана, но были не столь плохи для обычного человека. Русберг не стал снимать перчатки, взяв гнутую железную вилку, и принялся ужинать.
Оказывается, он успел отвыкнуть от подобной пищи, показавшейся не доготовленной. Но все же это была еда, какая никакая, но еда. За окном уже стало довольно темно, кое-где зажглись уличные фонари. Неожиданно раздались стуки в стекло – полил сильный дождь. Кое-кто из народа, заприметив усилившийся стук по крыше, проворчал, негодуя о непогоде и завтрашней скверной дороге. В таверну вошли еще четверо, подмокших и проклинавших небо с порога, громко требуя бочонок для согрева. Русберг молчаливо ел и вглядывался в посетителей.
Народ активно спивался, хотя это была не его вина. Дабы усыпить негодование угнетаемого налогами и повинностями простого люда, сильные мира сего частенько прибегали к упразднению налогового обременения браговаров, которые в свою очередь засеивали поля дурным зерном вместо пшеницы, вываривая и снабжая грошовым пойлом окрестности. Мужики, дабы уйти от нарастающей повинности местных ставленников власти, начинал каждый вечер напиваться до состояния неспособности передвигаться. В свою очередь, давался приказ не хватать загулявших и не бросать в тюрьмы, как это было ранее, а складывать под навесы вместе со скотом и лошадьми для просыпания.
– Да что ты! Не уж то так и было? – донеслось до Русберга из всех сливающихся в единой шум хмельных разговоров.
– Даетить, тебе вот знак, – один из мужиков за недалеким столом окрестил себя, сложил руки на груди и пробормотал под нос, – Народ просто так говорить не будет.
Несколько подвыпивших мужиков, сгорбившись к центру, вели бурную беседу.
– Да ясен-красен, ты слыхивал, сколько собралось на вольницу? Они без боя заходили из городка в городок. И все больше и больше людей шли следом, бросали все и уходили. Всем же невмоготу стало быть, уходили все на Восход, где и зверь в лесах водится. И может, продержались бы они, построили вольницу, да нет. Легионы пришли и раздавили всех. А люди еще поговаривают, что и не легионы это были, а страхи смертные нелюдские пришли по ночи и вырезали всех, истерзав на куски.
– Тише ты. А то кто нить услышит, – зашушукал один из собеседников, в его глазах отражался неподдельный страх.
– Да что уже, мне не страшно, я пожил свое. Разве что с этими страхами не хотел бы повидаться.
– А стоило бы, ты слыхивал про церковных? Никто у них еще не умер, молча.
– Так может Император просто не ведает.
