Через некоторое время, с корабля была послана лодка в которой сидели люди. Взяв меня в лодку, они перевезли вашего покорного слугу на корабль к капитану.
- О человек, - спросил меня капитан, - как ты пробрался к этому месту, когда это большая гора, за которой стоит большой город, а я всю жизнь плаваю по этому морю и проплываю мимо этой горы, но не вижу на ней никого, кроме зверей и птиц.
- Я купец, - отвечал я, - и был на большом корабле, который разбился, и все мои вещи стали тонуть, но я схватился за большую доску из корабельных досок, и моя судьба и счастье помогли мне подняться на эту гору, и я стал ожидать, пока кто-нибудь проедет и возьмёт меня с собой.
Я не рассказал спасителям, что со мной случилось в городе и пещере, боясь, что на корабле окажется кто-нибудь из этого города.
Через некоторое время мы благополучно достигли, по могуществу Аллаха, города Басры, и там я, поблагодарив капитана и команду, сошел на берег.
Вот самое удивительное, что приключилось со мной за мою жизнь. Что же касается чернокожего и его спутницы, слышал я, как один из кораблей, проплывая мимо того острова через год после моего спасения, подобрал на том же берегу странную пару - чернокожего мужчину ужасного обликом и прекрасную девушку, чей лик подобен луне в четырнадцатую ночь. Они ли это, или другие мужчина и женщина - Аллах лучше знает, а его рабу сие неведомо.
50.
Продолжение рассказа шестого узника
- Очухался, работай!
Абд-ас-Самад, которого мы знаем под этим именем, а Халифа-рыбак помнит под именем магрибинца, услышал крик, а после почувствовал удар. Что за удар - воздух покинул его стесненную грудь, и душа подошла к носу, едва не вылетев из тела. Абд-ас-Самад в ужасе зажал пальцами нос, и не одна не в меру летучая душа была тому причиной, ибо в то же тело, оттуда, снаружи, навстречу душе ринулись запахи. Один зловоннее другого и все стойкие, как мамлюки личной гвардии султана при личном досмотре.
Водоросли, морская вода, но самое главное - запах рыбы, не перебиваемый даже ежедневными купаниями и сменой одежды.
Но, откуда здесь рыба?
Последнее, что помнил Абд-ас-Самад - припортовое заведение, где...
- Работай, я сказал!
Над Абд-ас-Самадом стояло нечто. У нечто было голое пузо, поросшее рыжим волосом, у нечто был беззубый рот, у нечто были красные глаза и голос, подобный трубе Исрафила.
- Да оставь ты этого доходягу. Скоро сам очухается.
- Я не для того заплатил пятьдесят динаров, чтобы он отлеживался на досках палубы!
Не будь Абд-ас-Самад достаточно сведущ, он бы принял чудовище за худшего из представителей племени дэвов, или гулей.
Абд-ас-Самад изучил немало древних и не очень свитков, чтобы не пасть жертвой подобной ошибки; Абд-ас-Самад пожил достаточно, чтобы знать - иной раз лучше попасть к дэвам, чем к потомкам славного племени Адамова.
- А ну вставай и работай! - и сапог, добротный сапог из крашеной египетской замши второй раз ткнулся в ребра Абд-ас-Самада. - Или, клянусь Аллахом, я наплюю на пятьдесят динаров и сей же час скормлю тебя рыбам!
Абд-ас-Самад поднялся. Голова болела и болела нещадно. Не зря, ох, не зря мудрый Аллах запретил правоверным потребление дурманящих ум напитков. И не одна головная боль поутру была тому причиной. Для Абд-ас-Самада причина была еще в том, что очнулся он на палубе. Палубе корабля, посреди океана.
- Работай, собака!
51.
Продолжение рассказа третьего узника
Как я уже говорил, Аллах предначертал нам благополучие, и мы с моей женой достигли города Басры и шли до тех пор, пока не оказались у ворот моего дома. И потом я подошёл к воротам, чтобы отпереть их, и услышал, что моя мать плачет тоненьким голосом, исходящим из истомлённого сердца, вкусившего пытку огнём, и произносит такие стихи:
О, кто может сон вкусить, когда и дремоты нет,
И ночью он бодрствует, а люди заснули.
И деньги и славу он имел, и велик он был,
И стал одиноким он в стране чужеземцев,
Меж рёбер его горящий уголь, и тихий стон,
И горесть великая - сильней не бывает.
Волненье владеет им, волненье ведь властелин,
И плачет, страдая, он, но стоек в страданьях.
Его состояние в любви повествует нам,
Что грустен, печален он, а слезы - свидетель.
И я заплакал, услышав, что моя мать плачет и рыдает, а затем я постучал в ворота устрашающим стуком. И мать спросила:
- Кто у ворот?
И я ответил ей:
- Открывай!
И она открыла ворота и посмотрела на меня и, узнав меня, упала, покрытая беспамятством. И я до тех пор ухаживал за ней, пока она не очнулась, и тогда я обнял её, и она обняла меня и стала целовать. И потом я принялся переносить вещи и пожитки внутрь дома, а молодая жена смотрела на меня и мою мать. И мать моя, когда её сердце успокоилось, и Аллах свёл её с сыном, произнесла такие стихи:
Пожалело время меня теперь
И скорбит о том, что в огне горю.
Привело оно, что хотела я,
Прекратило то, что страшит меня,
Я прощу ему прегрешения,
Совершённые в годы прошлые,
И прощу ему также тот я грех,
Что седа теперь голова моя...
Затем она села со мной, и мы принялись разговаривать, и мать стала меня спрашивать:
- Каковы были твои дела с персиянином, о дитя моё?
И я отвечал ей:
- О матушка, он был не персиянин, нет, он был маг и поклонялся доскам с нарисованными на них запретными человеческими лицами, вместо всевластного владыки.
И я рассказал ей, что персиянин со мной сделал, и как он положил меня в шкуру верблюда и зашил в неё, и понесла меня птица и положила на гору. И рассказал ей, что я видел на ней, и поведал, как отправился на плоту с вершины горы, и сохранил меня Аллах великий и привёл во дворец к шейху Насру. И рассказал ей о своей любви к девушке и о том, как поймал её, и сообщил матери всю историю до того, как Аллах свёл нас друг с другом.
И, услышав эту историю, моя мать удивилась и прославила великого Аллаха за здоровье и благополучие сына, а затем она подошла к мешкам и посмотрела на них и спросила про них меня. И я рассказал ей, что в них находится, и она обрадовалась великой радостью. И она подошла к молодой женщине и стала приветливо с ней разговаривать, и когда её взоры упали на эту женщину, ум её был ошеломлён её красотой, и она радовалась и дивилась красоте женщины и её прелести, и стройности, и соразмерности.
- О дитя моё, - сказала она потом, - хвала Аллаху за благополучие и за то, что ты вернулся невредимый!
И затем моя мать села рядом с женой и стала её развлекать и успокаивать её душу, а утром следующего дня она пошла на рынок и купила десять перемен самого лучшего, какое было в городе, платья, и принесла девушке великолепные ковры и одела её и убрала всякими красивыми вещами. А затем она обратилась ко мне и сказала:
