Улыбается княжна. Не отогнать ему эту муху, как бы не старался. Только бы не просыпался дольше.
Но проснулся, словно и не спал. Солнце всего лишь на ладонь над лесом поднялось. Приподнялся на локте, почувствовав ее ладонь на своей щеке. И с удивлением заглянул в хмельные глаза.
— Радо…
Рука обвилась вокруг его шеи. Вскинула голову и припала к его губам.
Радогор осторожно высвободился из ее объятий и, покусывая губы, поднялся и отошел в сторону.
— Не надо бы этого делать, княжна. — Глухо вымолвил он.
Влада залилась малиновым цветом.
— Прости, Радогор, девку глупую. — Но тут же дикой козочкой прыгнула на ноги и гордо вскинула голову. — А все равно я рядом буду. Сам мне напророчил.
— Я тебя людям, воеводе Смуру обещал домой свести. Как же я им после этого в глаза смотреть буду? — Севшим голосом пробормотал он и отвел взгляд в сторону.
— А ты не в их глаза, ты в мои смотри, Радо. В мои…
Медленно, словно удерживая себя от чего то, шагнула к нему и придвинулась вплотную. Рука снова потянулась к его лицу. Пальцы легко пробежали по бровям, по щеке к губам.
— Зачем тебе, глупенький, еще чьи — то глаза? Или моих тебе мало? Возьми меня на руки, Радо.
— Идти на пора, княжна. — Совсем уж потерянно с трудом выговорил он.
Хотел отступить, но спиной уперся в древесный ствол. А к нему уже тянулись ее руки.
— Подними меня на руки, Радогор. — Шепчет она, а на глазах вот — вот слезы покажутся. — Или не княжна я тебе больше?
Не сопротивляясь больше поднял ее на руки и ее руки тут же сплелись на его шее.
— Лучше смотри в мои глаза, Радогор. — Потребовала она, как только оказалась на его руках. — Там только ты и никого больше. И мне перед людьми не совестно. Боги весть послали. А в сердце и теле своем я сама себе госпожа. Не молчи… совестно мне. Сама парню навязалась.
— Время, Влада…
— Молчи.
И уже без стеснения жадно прижалась к его губам и долго не отрывалась, все теснее и теснее прижимаясь к его телу. Задохнулась, оторвалась и залилась счастливым смехом, глядя в его растерянные глаза.
— Надо было тебя заставить в ладошку глядеть Тогда бы все заспала. — Неловко пробормотал он, отводя взгляд в сторону.
— Сам сказал, Мавка я… — Защебетала она, пытаясь скрыть стыд. Сама не ожидала, что осмелеет так. — А про то, что любая девка от рождения мавка и не знал, даром, что волхв.
И уже смелее, в его руках так уютно, как ни где, припала к губам.
Откинулась на его руках и спросила с лукавой улыбкой.
— Или не возьмешь больше на руки, не понесешь?
По лицу Радогора багровые пятна разбежались Глаза от нее в сторону уводит.
— Теперь каждый раз в ладонь глядеть будешь. — Проворчал он, опуская ее на землю. — Мешок взять надо.
— Коли мешок взять, тогда постою. — Уступчиво согласилась она. И развеселившись, не скрывая надежды спросила. — А может они все еще нас бэрами видят?
— Разглядели уж… — Все так ворчливо ответил он, сразу разобравшись в подоплеке ее вопроса. — Вот, корешки лучше в дорогу пожуй. Останавливаться долго не будем нынче. А это хлеб и кабанина. На ходу поедим.
И, стараясь не смотреть на не, раздвинул ветки.
Бэр лежал в шаге от них, уткнув морду в передние лапы. А вран пристроился на его холке. Едва ветки колыхнулись, как оба тут же подняли головы и внимательно, ждущее посмотрели на них.
— Кончилось угощение, ребятки. — Сказал, полностью признавая свою вину. — Все приели.
Разломил свой кусок пополам и поделил между приятелями.
Княжна чуть не поперхнулась. От пережитого волнения на нее такой жор накатил, что проглотила свою долю и не заметила когда.
— Ну, да ничего. Будет день и будет пища.
Бэр слизнул свою краюху красным шершавым языком, словно пригоршню муравьев, и сразу полез мордой к мешку. И недовольно уркнул. Вран свою краюху клевал не спеша, рассудочно, поводя головой в стороны. А склевав, долго и пристально смотрел в глаза Радогора.
— К — р — а…
Это уже не вран сказал, Радогор промолвил, поняла княжна. И наскоро дожевала последний корешок, чтобы успеть вцепиться в его локоть.
— На день пути все чисто. — Не поворачивая головы, ответил он на ее немой вопрос. — А там…
Кивнул головой не понятно куда.
— … городище малое. Одесну побольше будет, но лучше не заходить. Народ живет бедно. Хлебом не запасемся, а свой след покажем. К реке же и вовсе лучше не подходить.
Но почему к реке не следует подходить, объяснять не стал. Промолчал. А княжна настаивать не стала. Все плохое, что случилось в ее жизни река принесла, на ладошке выложила.
— Поэтому стороной обходить будем.
Стороной так стороной. Ему виднее.
А он и ответа не ждал. Зашагал, сразу с места и напористо, таща ее, как козу на веревочке. Так подумала она. Но промолчала, подумав, что скажи она так, выпустит ее руку из своей ладони и беги тогда за ним вприскочку и вприпрыжку. А он и не заметит, что отстала. Идет себе и идет, ноги сами дорогу находят. Он же собрал все глаза, сколько есть, в середку, набухмурил лоб и думает, думает… А о чем, не скажет. Или все того волхва проклятого пытается разглядеть? И зачем мы тому волхву понадобились?
— Сам бы хотел узнать. Но не могу, сколько бы не пытался. Сам закрылся, схоронился, а нас видит.
Услышала она.
А она и не говорила. Только подумала. И то скользом. Сам увидел, о чем думала. И от стыда даже пятки жаром обожгло и спина покраснела.
Все, все слышал, о чем думала, когда хвостиком за ним бежала. И когда на руках сидела, в щеку жаром дышала и губами по его шее шарила. Стыдно то как? Хотя много ли тут стыдного, если все от самого сердца идет?
— Не слышал я, княжна. Не опасайся. Без тебя было кого слушать.
А мог бы и послушать. Все бы легче было. Просто ли девке душу перед парнем распахнуть и наизнанку вывернуть? До самой стыдной наготы. Уж лучше вообще ни о чем не думать, чем думать и краснеть. Но до того ли ему? Бежит и бежит.
Чуть в стороне между деревьями мелькнуло оленье стадо. И бежать не подумали. Живут не пуганные. Человека не знают. Бэр, завидев их, забеспокоился, радостно взвизгнул. Забежал вперед и выжидающе посмотрел на Радогора. Но Радогор отрицательно мотнул головой, не соглашаясь с бэром.
— Куда тебе столько? Сразу не съешь. А с собой не унести. И впрок не зароешь. Ты не придешь, а прочие сами пусть о себе беспокоятся. А мы же помельче что — нибудь найдем. Чтобы разом сьесть. Тебя подсвинок устроит?
Бэр обиженно заворчал
Солнце уж за полдень, а он все идет и идет. И ничего не замечает. А замечать было что. Нет, конечно он все замечал и примечал. Но совсем не то, что надо было бы заметить. Заметить же надо было сапоги с чужой ноги. И ноги в тех сапогах. Ее ноги. Которые она уже в кровь сбила. И не бежала следом за ним, а тащилась. Утицей с ноги на ногу переваливаясь. Наконец. Боль стала настолько невыносимой, что она не выдержала и застонала. Радогор тут же остановился и с удивлением посмотрел в ее, истерзанное болью, лицо.
