— Ключи! — выдохнул я. — Ключи в подвал.
— Собственно… — дядя просеменил ко мне, заглянул в глаза. — Вы вообще здоровы, Бастель?
— Там дождь.
— Дождь? — дядя Мувен оглянулся на окно. — Ну и? Я вот в дождь работаю, у меня замечательные планы под бам-бам-бам выстраиваются. А тут вы.
Ладонью я вытер испарину со лба.
— Мы поймали шпионку, хотим посадить ее в отцов подвал.
— Вот! — вздернул палец дядя. — Чувствуется служба! Коротко, в два предложения и всю суть. Мне бы так в кредитной комиссии.
Он отступил к конторке, порылся в писчей бумаге, звякнул чем-то там, открыл один ящичек, второй, чуть не по локоть засунул руку. От усердия круглые глаза дяди еще больше выкатились из орбит.
— Да что же? Ага! — вскрикнул он и потряс выловленной связкой.
Получив ключи, я пообещал дяде, что обязательно поговорю с ним о его предприятии, как только выдастся свободная минута.
Двери, поворот, бумс-бумс сапогами по плитам пола. Кто-то (молодец какой!) споро прижался к стене.
— Бастель!
У самого выхода меня схватили за рукав.
— Гуафр! — я чуть не «щелкнул» жилками наотмашь.
Но опомнился. Хотя, может, и стоило бы.
— Извини… те, — Тимаков отпустил мою руку.
Смотреть на него было страшно — бледный, всколоченный, в плохоньком гражданском, с синевой вокруг шеи он виновато кособочился передо мной, одно плечо выше другого. Еще какой-то дурацкий, сиротливый тючок путался у него в ногах.
— Что, Георгий?
— Господин Кольваро, я бы хотел просить отсылки в Леверн, — произнес он, подбирая тючок и прижимая его к груди. — А за убийство доктора… за убийство можете под суд. Апелляций подавать не буду. Хоть в солдаты…
— Ясно, — сказал я. — Пошли со мной.
— Куда?
— Да бросьте вы этот тючок, Георгий! — раздражился я. — Как погорелец, честное слово!
— Хорошо.
Тючок шлепнулся у двери, и мы выскочили под дождь.
На баллюстраду натекло, вода пузырилась, в небе погромыхивало, но больше пугало, гроза обходила поместье стороной, посверкивая над далекими холмами. Зато лило знатно, чуть ли не стеной.
Карету Шалбаевых у крыльца сменил дормез, тоже, видимо, отловленный погоней, фыркали, коротко ржали лошади, жандармы в накидках препирались с пассажирами, вздергивающими зонтики и придерживающими шляпы. Какое распоряжение дал на их счет Лопатин, я не знал, но, судя по всему, беглецов настойчиво приглашали в дом.
По кружной дорожке я устремился к прорехе в кустах, обозначающей спуск в подвал. Тимаков, не отставая, дышал рядом, дождь прилепил его волосы ко лбу и будто прозрачной глазурью окропил лицо.
— Георгий, — спросил я, сворачивая, — вы действительно так думаете: всех нас — на фонари?
— Думал, — мрачно сказал капитан. — Раньше думал. Думал, таил, планы строил.
— А сейчас?
— Откровенно? Уже нет. Поумнел. Был и на западе, и в Инданн как-то занесло. Сравнил. Но Иващиных с той деревни…
Тимаков мотнул головой.
— Ясно.
Сагадеев, Штальброк и еще два жандарма стояли под узким козырьком, который почти не спасал от бегуших вниз потоков воды. Зоэль за их мокнущими спинами совсем не было видно. Она там хоть в наручниках?
— Наконец-то! — Обер-полицмейстер выступил из-под козырька, получил струю за шиворот и заступил обратно. — Господин капитан, вы никак пришли в сознание?
— Пришел, — хмуро ответил Тимаков.
— И хорошо. Об остальном — после. Открывайте, Бастель.
Я спустился к двери в подвал и выбрал нужный ключ. Подумал: если отец держал в подвале виверну, нет ли там еще какой твари?
Замок щелкнул.
Дохнуло холодом, напитанный кровью, сам зажегся фонарь, стоило мне лишь коснуться его жилками.
Подвал был пуст и жил тенями, у одной стены стояло несколько ящиков со снятыми крышками, угол засыпала глиняная куча, к небольшой перегородке был притиснут стол, уставленный неказистыми глиняными человечками.
За перегородкой темнели сложенные из камня и прихваченные решеткой ниши, три — с одной стороны, две — с другой. Для зверинца, думается, не совсем подходяще, а вот для Дианы Зоэль — вполне.
— Спускайтесь, — выглянул из подвала я.
— За мной, — скомандовал жандармам Сагадеев.
Наручники на Диану все-таки надели. Она вошла внутрь с кривой улыбкой на лице, и не понятно было, то ли сама, то ли сосредоточенный Штальброк довел ее до стола. Один из жандармов подставил женщине кривой стул, но та осталась стоять.
— Что, мальчики, — хрипло произнесла она, — шестеро на одну?
— Не обольщайтесь, сударыня.
Сагадеев прошел к нишам, подергал прутья.
Я перехватил взгляд Тимакова, обращенный на шпионку — взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Георгий…
Тимаков посмотрел на меня и занялся глиняными человечками.
— Так, вот сюда, — показал обер-полицмейстер на среднюю нишу. — Здесь, кажется, и топчан, и отхожее место.
— Сволочи!
Диана кинулась на одного из жандармов, но сопротивление ее было недолгим. В результате волосы растрепались, коротенький сюртучок потерял пуговицу, а щека расцвела красным от нечаянного удара жандармским плечом.
— Ритольди-то — ха-ха! — уже в Благодати вашей! — выкрикнула она.
— Еще слово, — подступил к ней я, — и я сделаю вас временно-немой.
— Капитан, эй, капитан, — обернулась Диана к Тимакову, — что ж ты не подстрелил-то красавчика? Тебе ж сказано было.
Грохнулся на пол и разлетелся на осколки один из глиняных человечков.
— Промахнулся, — бросил через плечо Тимаков и вышел из подвала вон.
Я запер шпионку в нише, Сагадеев оставил одного жандарма сторожем, а второго послал за одеялами и едой.
— Пусть приглядывают, — сказал он мне. — Мало ли.
— Не загипнотизирует?
— Без лент? Вряд ли, — Сагадеев пригладил мокрые усы. — Одно мне не дает покоя.
Мы вышли наружу.
— Господа, я в расположение, — сказал и откланялся чуткий к чужим разговорам Штальброк. — Служба.
— И что же? — спросил я Сагадеева, когда силуэт поручика, пригибаясь, растворился в пелене дождя.
Обер-полицмейстер подставил лицо каплям.
— Кажется мне, Бастель, что сдалась она нам нарочно.
Тимаков, сидя на балюстраде, пытался зажечь мокрую сигарету. Ничего у него, конечно, не получалось, но он шкрябал спичками о наждачный бок коробка с маниакальным упорством. Гражданское платье, все, до короткого раскроя было темным от влаги.
Я так и не решил еще, как к нему теперь относиться. Если бы слова про фонари были словами, вложенными Зоэль…
