— А ты был моим щитом, — Магнус обнял младшего брата. — Прости, Грегори, но я не мог одновременно думать о Бахе и отражать ее уродство.
— Я был рад помочь, — хрипло сказал бледный Грегори, — и пытался развязать в тебе узел гнева и горечи, который она пыталась завязать. Но, брат! Никогда больше не хочу испытать такое!
— Аминь, — сказала Корделия, — и наверное, именно поэтому она не смогла проникнуть в мое сознание.
— А ты что сделала? — встревожено спросила Гвен.
— Я думала о майском утре, о радостных рассветах и птичьих песнях. Больше ничего, но все это было проникнуто музыкой, как говорил папа о камнях вокруг этого дома.
— Вот как, — Ари преисполнился удивлением. — Она подчинилась моей музыке, потому что твоя музыка подготовила ее к этому! — он неуверенно повернулся к Гвен. — Значит, сама моя музыка не может излечивать изуродованные души?
Гвен собралась и с улыбкой встала.
— Может! Конечно, может! Но как ты видел, добрый творец, для этого нужна не одна мелодия, а много. И чтобы слушал не один, а сотни.
Ари задумчиво смотрел на нее.
Потом решительно повернулся.
— Я начну творить их. Сотни, тысячи! Я создам их и распространю по всей земле, даже если ее всю придется пройти пешком!
— Ну, в этом, думаю, тебе помогут, — Гвен повернулась к сыновьям.
Они кивнули.
Когда они немного погодя вышли из дома Ари, их провожала мелодия, которая говорила о радости и красоте мира. Ее поддерживал бодрый ритм, очень легкий и приятный, но несомненно говорящий о том, что музыку играют камни и ни что иное.
На следующее утро они прошли совсем немного, как музыка стала причинять прямо-таки физическую боль. Дело было не только в громкости — их окружала сплошная какофония из десятков одновременных мелодий и ритмов. Все мелодии были странно похожи и одновременно так контрастировали, что у Рода заныли зубы. Он вспомнил, как молодые люди на лугу говорили, что музыка должна быть такой громкой, чтобы они чувствовали ее всем телом, и в который раз поразился их убогости: лишь мощным ударам звуковых волн удалось достучаться до их душ.
Грегори брел, зажав ладонями уши, он выглядел совсем несчастным. Гвен и Джеффри пока держались, решив ни за что не сдаваться, и даже Магнус временами, казалось, поддавался ошеломляющим волнам звуков. Глаза же Корделии остекленели, ее ноги снова начали приплясывать в такт ударам. Что касается Рода, то у него началась страшная головная боль, и он был уверен, что вскоре она перейдет в постоянную мигрень.
Наконец Гвен решила, что с нее достаточно. Род увидел, как она твердо остановилась. Видел, как она свела руки, как зашевелились ее губы, но не слышал ни хлопка, ни единого слова. Нахмурился, покачал головой и прислушался. Гвен вздохнула, и ее слова прозвучали в головах семейства.
«Долго мы этого не выдержим. Лучше задержаться и найти способ как-то блокировать звук».
Поджидавшие мать дети собрались вокруг нее.
«Может, поступить как крестьяне», — предложил Джеффри.
«Хорошая мысль, — одобрила Гвен. — Ищите воск».
Найти воск и добыть его оказалось нетрудно: пчелы ворохом покрывали рамки улья, ошеломленные звуковым ударом. Мальчикам показалось странным, что расцветка на брюшках пчел имела форму буквы G, но они решили не обращать внимания на эту странность и принесли воск матери. Сестра деловито стругала кору в маленький котелок. Они не стали спрашивать, зачем это.
Гвен взяла воск и голыми руками вылепила всю партию затычек, внимательно глядя на податливый материал. Род поражался стойкости жены: невероятно трудно сосредоточиться для телекинеза, даже всего лишь, чтобы размягчить воск, посреди такого хаоса звуков.
Закончив делать затычки, Гвен раздала их. Род достал из седельной сумки запасное одеяло, разорвал на полоски и помог соорудить повязки на уши. Завязав последние узлы, компания явно расслабилась. Тогда Род занялся своими затычками, и большая часть шума пропала, как по волшебству, доносились только удары ритма и басовые ноты. Род повернулся, собираясь объяснить Гвен причину этого, но она уже тоже заткнула уши и деловито занималась варевом Корделии, добавляя туда щепотки травок. От котелка поднимался пар: Гвен вскипятила воду без костра, просто ускорив движение молекул. Закончив, она поднесла котелок к губам, отпила, потом протянула Корделии, которая тоже сделала глоток и передала дальше. Когда котелок пришел к главе семейства, Род допил оставшееся — и обнаружил, что удары ритма стали вполне переносимы. Он удивленно повернулся к Гвен. «Как ты это сделала?»
«Вскипятила снадобье, — просто ответила она. — Теперь наш мозг может не воспринимать то, что нам не нужно: я ему только помогла и направила».
Экранирование восприятия, понял Род, и дело скорее не в снадобье, а во внушении. Снадобье сделало то, чего они хотели добиться; Род подозревал, что сахарные пилюли сделали бы не меньше, если бы их изготовила и раздала Гвен.
Но каков бы ни был метод, цели они достигли. Гвен создала великолепный фильтр шума.
Он посмотрел на жену и, отчетливо шевеля губами, проговорил:
— Теперь, конечно, мы можем говорить друг с другом только мыслью.
Однако, как ни удивительно, он услышал ее ответ. Голос ее звучал приглушенно, но вполне отчетливо:
— А мне кажется, мы вполне сможем говорить, милорд. Это какое-то волшебство, но музыка приглушается, а голоса нет.
— Ваши голоса находятся посредине диапазона восприятия человеческого слуха, — объяснил Фесс. — Воск убирает высокие частоты, а снадобье — низкие.
— Значит, это не заглушки, а скорее фильтры?
— Вот именно, Род. Они убирают шум, но сохраняют информацию.
— Ну, это мы вынесем. Спасибо, удивительная женщина, — Род предложил руку. — Прогуляемся?
И они погрузились в гром музыки. У Рода прошла головная боль — это было лучше всего. Однако Магнус и Корделия снова начали отбивать такт ногами.
Завернув за ближайший поворот тропы, они увидели сидящего у дороги священника.
Род мгновенно почувствовал подозрение: у священника не были заткнуты уши. К тому же он был одет не по форме ордена святого Видикона, а это единственный законный монашеский орден на Греймари. Этот человек носил простую черную сутану, а тонзуру ему явно выстригал любитель. И к тому же она уже давно нуждалась в бритье. Скорее всего, самопосвященный монах — Род и Туан в последнее время беспокоились из-за увеличения их числа.
Но священник, по крайней мере внешне, был воплощенной любезностью и доброжелательностью. Он с приветливой улыбкой посмотрел на них.
