– Но зачем ты рассказал мне о Церкви Пророка Света?
– Так из-за символа же, о котором ты так много думаешь! Этот мудрец считает, что он, возможно, связан со всем, что происходит сейчас в Бромвеле. И с Церковью Пророка Света. Он полагает, что символ – зло.
От слов старика у Дэррика похолодело в животе. Он не сомневался, что знак этот – свидетельство зла, однако больше не был уверен, что хочет влезать в это дело. Но смерть Мэта – неужели она останется неотомщенной?
– Если этого мудреца так интересует то, что творится в Бромвеле, что он делает здесь? – спросил Дэррик.
– Это все из-за записей Шонна. Он прибыл сюда прочесть бортовые журналы Шонна.
Баярд Чолик лежал навзничь на кровати в задней комнате Церкви Пророка Света, зная, что умирает. Дыхание клокотало в отяжелевшей груди, легкие переполняла кровь. Он пытался изо всех сил, но никак не мог увидеть лицо мужчины (или женщины), который так серьезно ранил его.
В самом начале боль от вонзившейся в грудь стрелы ощущалась так, будто его проткнули раскаленной докрасна кочергой. Когда боль пошла на убыль, жрец решил, что это из-за того, что рана не столь тяжела, как он испугался, но ошибся. Лучше ему не становилось; боль стихает, потому что близится смерть-воровка, отнимающая чувства.
Он безмолвно проклял Церковь Захарума и Свет, в любви и страхе к которым рос. Где бы они ни были, он знал, что сейчас они смеются над ним. А он лежит тут, такой молодой – ведь ему же вернули молодость! – низвергнутый неизвестным убийцей. Он проклял Свет за то, что тот обрек его на старость и покинул, когда мог просто убить в юности, ведь тогда ужас перед дряхлостью и слабоумием еще не вселился в него, проклял за то, что позволил ему стать слабым и допустил, чтобы страх вынудил его искать сделки с Кабраксисом. Свет бросил его в лапы демона, и вот он снова предан.
Ты не предан, Баярд Чолик, - сказал ему холодный голос Кабраксиса. – Неужели ты думаешь, что я позволю тебе умереть?
Чолик верил, что демон позволит ему умереть. В конце концов, всегда найдется масса других жрецов и даже служек, способных заполнить пустоту, которую оставит после себя Чолик.
Ты не умрешь, - заверил Кабраксис. – Нам еще многое надо сделать вместе, тебе и мне. Очисти комнату, чтобы я мог войти. У меня недостаточно силы, чтобы создать иллюзию, замаскироваться и вылечить тебя одновременно.
Чолик со свистом втянул воздух. Страх метался в нем, извивающийся, грубый, как сухой язык ящерицы, Для следующего вдоха осталось еще меньше пространства, чем для предыдущего, – легкие заполняла кровь, но боли не было.
Поторопись. Если хочешь жить, Баярд Чолик, поторопись.
Кашляя и задыхаясь, Чолик заставил себя поднять тяжелые веки. Высокий потолок его личных покоев расплывался перед глазами. Края поля зрения уже поглотала чернота, неуклонно подбирающаяся все ближе, и он знал, что, если это будет продолжаться, тьма затянет его.
Сейчас же!
Над Чоликом хлопотали жрецы, меняя компрессы на ране. Арбалетную стрелу извлечь никто даже не пытался – древко и перья, покрытые запекшейся кровью, по-прежнему торчали из груди. На заднем плане маячили служки, наемники охраняли двери. Комнату украшали тончайшие шелка и изящная резная мебель. В центре каменного пола лежал вышитый ковер с рынков Кураста.
Чолик открыл рот, чтобы заговорить, но издал лишь хриплое карканье. С губ сорвались ярко-красные капли.
– Что такое, Мастер Молви-да? – наклонился к постели один из жрецов.
– Вон, – выдохнул Чолик. – Вон! Все! Немедля!
Усилие неимоверно истощило его.
– Но, господин, – возразил жрец, – ваша рана…
– Вон, я сказал.
Чолик попытался приподняться и поразился, что нашел в себе силы на это.
Я с тобой, - сказал Кабраксис, и Чолик почувствовал себя чуть крепче.
Жрецы и служки отпрянули, словно от вернувшегося к жизни мертвеца. На лицах охранников промелькнуло недоумение и, кажется, облегчение. Смерть нанимателя означала в некотором роде их вину и уж точно, отсутствие дальнейшего притока золота в их карманы.
– Идите, – прошипел Чолик. – Сейчас же. Немедленно, будьте вы прокляты. Или я позабочусь, чтобы все вы провалились в адские ямы вдоль Черной Дороги!
Жрецы развернулись, приказав служкам и наемникам покинуть комнату. И все вышли, закрыв массивную двустворчатую дубовую дверь, отделявшую покои раненого от коридора.
Встав с постели, на которой лежал, колеблясь между жизнью и смертью, Чолик ухватился за маленький столик, на котором красовалась великолепная стеклянная ваза, рожденная в руках мастера. Внутри прозрачных стенок застыли цветы и бабочки, пойманные в ловушку смерти, защищенные какой-то магией, не позволившей им сгореть, пока расплавленному стеклу придавали форму и охлаждали.
Потайная дверь в глубине покоев открылась, повернувшись на петлях так, что часть стены отошла, открывая за собой широкий туннель. В церкви было много таких проходов, созданных для удобства перемещения демона внутри зданий. Несмотря на высокие потолки, рога демона все же едва не царапали их.
– Быстрее, – выдохнул Чолик.
Комната перед глазами расплылась еще сильнее, а потом вдруг завертелась вокруг него. Головокружение коснулось жреца лишь на миг, но он увидел, как летит к нему ковер, и понял, что падает, хотя и не почувствовал этого.
Прежде чем Чолик ударился об пол, Кабраксис поймал его своими громадными трехпалыми руками.
– Ты не умрешь, – сказал демон. Слова его больше напоминали команду. – Мы еще ничего не закончили, ты и я.
Хотя морда демона почти прижималась к его лицу, Чолик едва слышал Кабраксиса. Удары сердца становились реже – оно не могло больше бороться с хлынувшей в легкие кровью. Он пытался вдохнуть, но в груди места для воздуха не осталось. Паника билась в висках далекими барабанами, больше не трогая его.
– Нет, – настаивал Кабраксис, стиснув плечи Чолика.
Пожар охватил тело Чолика. Он начался у основания позвоночника, потом побежал к черепу и взорвался где-то позади глаз. Жрец на мгновение ослеп, но на этот раз вместо тьмы на него накатило белое сияние. Он почувствовал – почувствовал! – боль, когда стрелу вырвали из груди. Агония едва не выбросила его за грань сознания.
– Дыши, – сказал Кабраксис.
Чолик не мог. Он не мог вспомнить как, или просто не хватало силы. В любом случае воздух в легкие не поступал. Мир снаружи его тела потерял значение; все казалось ватным и далеким.
Затем возобновившаяся боль впилась в грудь, повторяя путь стрелы. Скрученный болью Чолик инстинктивно вдохнул. Воздух потек в легкие, теперь пустые, очищенные от крови, – и с каждым тяжелым вдохом немыслимые железные обручи боли ослабляли свою хватку.
