Он пересек соседний двор, юркнул под арку, оказался еще в одном дворе. Шарахнулся от парочки влюбленных. Пробежал по детской площадке, лавируя между качелями. Расплескал неглубокую лужу. Метнулся в проход между домами. Нелепым зигзагом пробежал по закоулку. Теряя дыхание, изнемогая, рванулся в подворотню — и увидел обещанную 'тойоту'. Машина стояла под деревьями, глазастая, ушастая и очень дружелюбная на вид. До нее было рукой подать, метров десять.
Черный побежал быстрее. Споткнулся. Взмахнув руками, удержал равновесие, неловко перебрал ногами. Еще раз споткнулся. Упал на колено.
В этот момент закончился срок накачки. Волшебного подарка Милы, самого необычного обезболивающего в мире.
Боль была такой сильной, что он почти услышал ее — тысячи нервных окончаний вскрикнули разом. Он хрипло каркнул, стиснул зубы и вытаращил глаза. Приподнялся на руках, пытаясь встать. Зарычал. И услышал голос.
Голос сказал:
— Бедный мальчик. Скорее, помогите мне, не видите, ему плохо. Быстро в машину.
Чьи-то руки подхватили со всех сторон, подняли в воздух. Черный изогнулся и увидел лицо. Борода, круглые очки, внимательный, обеспокоенный взгляд.
— Сейчас, сейчас, — говорил Стокрылый. — Сейчас поедем, у меня таблетки есть. Если совсем худо будет, укол сделаем. Сейчас, потерпи. Потерпишь?
Черный кивнул.
— Потерпи…
Черный почувствовал, как его заносят в машину, кладут на сиденье. Прямо над головой оказался прозрачный люк в крыше. Машина тронулась и поехала, набирая скорость, а Черный лежал, глядя в ночное небо, подсвеченное городским заревом. С неба невозмутимо смотрел месяц. Черный показал ему язык и сморщился от боли.
— Таблетки ваши давайте, — сказал он.
Глава 9
Настоящее доброе дело
— Ну, и как тебя лучше звать? Макс, Максим?
Черный покачал головой:
— В каком смысле — лучше?
Стокрылый развел руками.
— Если мне предстоит долго общаться с человеком, я всегда спрашиваю, какое имя он предпочитает. Кому-то нравится уменьшительное, кому-то полное. Кто-то вообще любит прозвище.
— Зовите меня Черным.
Стокрылый поднял брови.
— Старая добрая традиция? Вот уж не думал… Ты — из Потока, юноша?
— Да, — солгал Черный.
— Аб хинк.
— Аб хинк, — нехотя ответил Черный.
— Сейчас молодежь, соблюдающая традиции — довольно редкий случай.
— А я вообще — редкий случай, — сказал Черный. Он улыбался. — У меня был приятель, тоже кот. Тоже с черными волосами. Так мы друг друга и звали — он Черный, и я Черный. И ничего, ни разу не перепутали…
— И где теперь этот приятель? — спросил Стокрылый.
— Теперь он думает, что я умер, — сказал Черный.
Возникла пауза, про какую обычно говорят 'неловкое молчание'. Черный не понимал такого выражения. Ему нравилось молчать.
— Да… — сказал Стокрылый. — Посадили тебя в калошу, нечего сказать.
— Очень жаль, что вам нечего сказать, Лео, — резко проговорил Черный, — потому что началось все именно с вас. Помните?
Стокрылый поджал губы.
— Я не буду оправдываться, — неторопливо сказал он. — Я только соблюдал интересы общины. Ну, и свои, разумеется. Но, раз уж с меня все началось, то мной все и закончится. Все просто: есть миллион евро. Есть маленький дом на берегу Ирландского моря. И есть один талантливый юноша, который достоин того, чтобы его мечта исполнилась.
Черный отпил из стакана. Он лежал в глубоком кресле. Успокоенная таблетками, молчала боль в ногах. В стакане колыхался односолодовый десятилетний скотч (виски Черный пил без содовой, льда и прочих обывательских добавок). Напротив, в таком же кресле, как у Черного, сидел Стокрылый. Обстановка в комнате была похожа на ту, которую изображают в кино, когда хотят показать дом богача: голые светлые стены, из мебели — лишь пара кресел да стеклянный приземистый столик. Внушительных размеров телевизор в углу. Огромное, во всю стену, окно. Остальные комнаты были обставлены в том же стиле. Словом, чувствовалось, что в квартире никто никогда не жил.
Черный допил скотч и поставил стакан. Стекло встретило стекло с печальным игрушечным стуком, Черный поморщился.
— На берегу Ирландского моря? — спросил он.
Стокрылый кивнул:
— Двухэтажный коттедж. Стоит на краю утеса. В ясную погоду с балкона можно разглядеть остров Мэн. И ни единой живой души на два километра вокруг. Ну, разве что овцы.
— Овцы?
— Да, овцы. Там ведь горы, а в горах овечьи пастбища. Ирландцы любят разводить живность.
— Это хорошо, — задумчиво сказал Черный. — Люблю баранину.
— Считай, что ты уже в Ирландии, — проговорил Стокрылый.
— Налейте еще, — попросил Черный. Стокрылый потянулся к графину — Черный первый раз в жизни видел, чтобы виски держали в графине — разлил солнечную жидкость по стаканам. Черный принял из его рук стакан и спросил:
— Талантливому юноше, я так понимаю, надо, э-э, доказать, что он достоин ирландских пастбищ?
Стокрылый встал и прошелся по комнате.
— Может, разговор на завтра отложим? — предложил он. — Отдохнешь, выспишься.
— Я два месяца только и делал, что отдыхал и высыпался, — осклабившись, сказал Черный. — Так что валяйте. Тем более, вы меня заинтриговали, я теперь вообще не усну.
Стокрылый подошел к окну и стал смотреть вниз, заложив руки за спину. Что и говорить, вид отсюда открывался знатный, с высоты пятнадцати этажей было видно пол-города. Грела ночное небо золотая, подсвеченная прожекторами шапка Исаакия, пылал огнями Невский, светилась газовым пламенем вершина телебашни.
— Все-таки построят, — пробормотал Стокрылый. Черный глянул вопросительно, Стокрылый мотнул подбородком.
— Башню, — пояснил Стокрылый. — В центре города. Триста метров. Такой, знаешь, хер в небесах. Ничего святого.
Черный пожал плечами:
— Я вообще Питер не люблю.
— А я вот любил, — вздохнул Стокрылый. — Раньше… Простецы уродуют город, как хотят. Питеру конец.
Он замолчал. Черный стал молчать вместе с ним, из деликатности. Прошла минута, за ней другая. На исходе пятой минуты Черный понял, что выражение 'неловкое молчание' придумали из-за таких, как Стокрылый. Черный совсем было собрался кашлянуть или сделать еще что-нибудь, и тут Стокрылый заговорил.
— Тебе очень повезло, — сказал он негромко. — Конечно, если ты настоящий хинко. Ты можешь стать великим. Не таким, которому простецы ставят памятники. Тебя не ждет слава, тебя не ждет признание. Тебя ждет большое, настоящее доброе дело. Но это дело непростое.
Черный подумал.
