Потом это прекратилось. И больше сообщений не поступало.
Лаури попытался скрыть это от солдат, но не смог — поползла молва. Они остались одни. Полдюжины солдат грозили дезертировать, бежать назад; одного пришлось пристрелить. Лаури ожидал худшего.
Но нет худа без добра! Была и хорошая новость. Здесь, на чистом воздухе, в тишине, ничто не мешало сигналу устройства, которое несла на себе женщина, и он был ясным, как никогда.
Двое связистов тащили тяжелое принимающее устройство, то и дело останавливаясь и снимая показания. В таких отчаянных обстоятельствах устройство приводилось в работу ножным колесом, и для этого приходилось попотеть.
Расшифровки приносили Лаури, и ему приходилось признать: они были превосходны. Доходило почти каждое слово, произнесенное женщиной, мерзким агентом и Генералом. От большинства сказанного толку не было никакого. Генерал бредил, да и слова женщины походили на бред не меньше.
Но это! Он держал расшифровку в трясущихся загорелых пальцах с растресканной кожей. Среди бреда генерала было: «...Унести с собой тайну... Ошибки можно будет исправить, а болезнь — излечить...»
— Это все?
Связист кивнул:
— После этого он замолчал.
— Что за тайна?
— Не знаю, сэр.
— Кто такой Сэм Селф? Он существует на самом деле?
— Не знаю, сэр.
— Н-да... Ладно, проваливай.
Если этот Селф существует на самом деле — в тысяче миль отсюда, на востоке, у Локомотивов должно быть на него досье. Но какая в том сейчас польза для Лаури?
Лаури на мгновение задумался, потом подозвал младшего офицера Тернстрема.
— Передайте всем офицерам — мы замедляем ход. На некоторое время. Ясно? Мы продолжим идти по следу этого ублюдка, но не станем его прижимать. Посмотрим, как все сложится.
— Но, сэр, нам приказано не медлить...
— Вы за мной шпионите, Тернстрем?
— Никак нет, сэр.
— Цель может заговорить. Возможно, женщина не так уж и бесполезна. Возможно, она ему нравится. Мы не можем рисковать и вступать в конфронтацию. Мы подождем. Послушаем.
— Сэр...
— Агент разговаривает с женщиной; мы узнаем о его планах. Узнаем его тайны. Не попадайтесь ему на глаза, Тернстрем. Он этого не ждет. Посмотрим, кто из нас умнее.
— Сэр, наши запасы продовольствия истекут через четыре дня. Мы многое потеряли во время ливня, помните, сэр.
— Помню.
— После этого продовольствия не хватит, чтобы вернуться.
— Я понимаю. Это наша общая беда, не так ли?
— Но у нас приказ!
— На сей счет приказа не поступало. У Локомотивов нет доступа к этой информации.
Тернстрем впал в шок. Да и Лаури поразился не меньше его. То, что он произнес, было неслыханным богохульством.
— Выполняйте приказы, Тернстрем.
Лаури проследил, как младший офицер уходит. Он и сам не понимал, почему решил переждать. Он боялся этих диких мест, но его странным образом влекло к тому, чтобы наблюдать и шпионить; проявил ли он эгоизм? Действовал ли из гордости и худших побуждений? Как он оправдается, если его спросят? Его вдруг охватил ужас. Вот Тернстрем передает приказ Слэйту и Драму, и все трое теперь жестикулируют, оглядываясь на Лаури. Он повернулся к ним спиной, чтобы они не видели, как у него зеленеет лицо, и уставился на холмы, на неровные очертания леса, горы и синевато-багровый закат; в небе, кружа, выискивал что-то орел. Внезапно он нырнул вниз. С виду эта тварь похожа на орла, но кто знает, каким чудовищем она окажется, если заглянуть внутрь. Птица нырнула вниз, и у Лаури опустились руки. Он почувствовал себя жалким, разбитым и одиноким.
31. ИГРЫ
Посреди ночи Лив встала — руки дрожали от ужаса перед тем, что она замыслила, — стиснула каменный наконечник, точно кинжал, и тихонько подкралась к спящему Кридмуру.
Кридмур лежал на спине и храпел. Веревку, привязанную к лодыжке Генерала, он закрепил другим концом у себя на поясе. Он лежал, скрестив ноги-руки и положив голову на горку из сухой глины, которую слепил себе вместо подушки.
Лив стояла над ним. В лунном свете она могла пересчитать мелкие белые шрамы на его лице, видела, как тонки его соломенные волосы. Сейчас они выглядели седыми, а Кридмур казался стариком. Но она все же занесла каменное лезвие над его горлом.
Он лениво открыл глаза и улыбнулся ей:
— Нет, дорогая. Не сегодня. Возможно, завтра.
Выронив оружие, она в ужасе отпрянула.
— Я не обижаюсь. Такая у меня судьба — быть гонимым отовсюду, где я ненадолго обретаю покой. За мной, как за диким зверем, идет охота. Я сам избрал эту судьбу и давно с ней смирился.
Кридмур вздохнул, дружелюбно подмигнул ей, перевернулся и тут же опять захрапел.
Она подумала, что в ту ночь уже не заснет, но ошиблась.
Утром Кридмур инстинктивно решил протрясти сапоги. И действительно, в пятке левого сапога (или, как сказал он Лив, зловещего сапога) притаился скорпион — тяжелый, блестящий, бело-красный, свернувшийся, точно кишки мертвого зверя.
— Мир полон предательства, — сказал Кридмур.
Лив вздрогнула, и он улыбкой дал ей понять, что не обижается.
Скорпионы напоминали Кридмуру о юности, которую он провел в захолустном Гэйси, где примкнул к культу укротителей скорпионов (согласно их ритуалу, требовалось напиться до такой степени, чтобы скорпионам стало противно к тебе прикасаться). Теперь при виде этих маленьких тварей он испытывал не страх или отвращение, а скорее симпатию и чувство стыда. Хотя именно эту тварь он все-таки придавил.
* * *
Пересохшее русло реки убегало к горизонту, и они шагали по нему весь день. Сухая грязь сменилась рыхлым зыбучим песком. Долина сузилась и заострилась. За их спинами встало солнце, и все утро по земле перед ними тянулись длинные черные тени.
Холмы по обе стороны долины окрасились лиловым от шалфея и вереска. Круглые валуны странной оплывшей формы — остатки древних пожаров и извержений — вздымались над лиловым вереском, будто армия троллей из мифов старого Кенигсвальда.
Утром Кридмур, будучи в хорошей форме, велел сделать остановку. Две царственные птицы с белыми грудками и золотыми гребешками кружили над долиной. Кридмур сказал, что хочет немного, самую малость, понаблюдать за ними. Казалось, он говорил искренне. К удивлению Лив, он не стал убивать их. Сначала она скептически смотрела на Кридмура, но потом и сама загляделась на птиц.
Опустив наконец взгляд, Лив закричала от ужаса — и тут же прикрыла рот руками.
У камней по обе стороны реки были лица. На нее холодно смотрели сверкающие красные глаза. Шею и плечи скрывали длинные черные волосы, ниспадавшие до самой земли. Под волосами виднелась кожа, бледная, словно кость. Сутулясь и горбясь, они напирали вперед в гуще вереска. Ноги их выглядели слишком длинными, а суставы чересчур выпирали — казалось, они должны шагать неуклюже, но это было не так. Руки сжимали копья и каменные топоры.
Их было сто, а возможно, и больше — шеренги тянулись к далеким холмам.
Кридмур положил руку на плечо Лив и сказал:
— Спокойно.
Он вытащил оружие. Лив дернулась, чтобы прикрыть ладонями уши, но стрелять он не стал. Вместо этого он перехватил адскую машинку за ствол и поднял ее на вытянутой руке, словно талисман.
А потом Кридмур закричал — и ей все-таки пришлось закрыть уши, потому что голос Кридмура звучал невероятно, нечеловечески громко:
— Мы не оспариваем ваше владычество над этой долиной! Мы не хотим бросать вызов ее духам и не хотим причинять вреда! Мы идем своей дорогой. Но если вы попытаетесь остановить нас, мы вас уничтожим. Мой демон сильнее любого из ваших.
Голос становился все оглушительней и гремел, как гроза, эхом отражаясь от камней.
Затем он заговорил на другом языке, горловом, хрипящем. Потом понизил голос и повторил на еще одном, резком — Лив узнала дхравийский, — а дальше опять прокричал слова на гнусавом наречии Киса.
