— Н-н-на дрова пущу! — пообещала я.
Декан чертового факультета повернулся, на метлу посмотрел и вдруг протянул над ней ладонь. Вспышка, и метла моя стала черная. Вот вся черная и глянцевая такая.
— Ой, это что? — возмутилась я.
— Заклинание антигорения, — спокойно ответил Владлен Азаэрович. — Ты где напилась, Григорьева?
А метла, главное, покрутилась, чтобы, значит, я ее со всех сторон рассмотрела, и раз — прильнула к боевому черту, ну прям как ласковая кошка! И это моя метла! И так обидно стало.
— Сама дойду! — махнула я рукой, отчего чуть не свалилась.
Но Владлен Азаэрович поддержал, а больше почему-то вокруг никого не было. И где все? А, точно, обед же.
— Что ты пила? — повторил, и уже как-то угрожающе, зломордушечка.
Подняла странные рассредоточенные глаза на него — точняк, зломордушечка! Такая злая и такая мордушечка! Такой…
— А у вас глаза зеленеют; — заинтересованно заметила я, вглядываясь в явление.
— Правда? — боевой недочерт сделал шаг вперед и оказался вдруг вплотную ко мне. — И каков оттенок?
Отчего-то шумно задышав, я ответила с придыханием:
— Изумрудный.
Раздался странный шоркающий звук. Повернувшись, увидела, что мимо нас торопливо двигаются два друида с белыми волосами, бородами и в белых длинных мантиях. Друиды нас не видели. В упор. Нет, можно было бы, конечно, сказать, что виной тому два зрячих глаза на двоих, так как вторые из общепринятой пары гляделок были скрыты под синяками, но все же факт — наше присутствие игнорили! И тут я поняла, что эти друиды мне знакомы… и кажется, я тогда была тоже под чаем, только малиновым!
— А сейчас какой оттенок? — как-то проникновенно прошептал Владлен Азаэрович.
— Синий-пресиний, с фиолетовыми прожилками, — отозвалась я, оценив оттенок друидских побоев.
Кто-то совсем близко дышать перестал, а потом вдруг как зарычит неожиданно колоритным басом:
— Григорьева!
— Да, Владлен Азаэрович, — отозвалась я, глядя вслед друидам.
— Аквариум мой где? — вновь пробасил, как мне тогда показалось, декан чертового факультета.
Я задумалась.
— Какой аквариум? — нормальным голосом переспросил Владлен Азаэрович.
— Напилась, — тяжело вздохнув, решила я.
Покорившись судьбе, прильнула к недочерту, совсем как метла недавно, и устало сказала:
— Так, или метлу верните, или несите меня домой сами. Я, кажись, не дойду.
Владлен Азаэрович даже не подумал отдавать метлу — молча подхватил на руки и понес куда-то. А позади раздалось басовитое:
— Э, стоять! Аквариум мой где, ведьма? Григорьева, да стой же ты! Я же твой дар! Меня же подарили! А не след подарками-то разбрасываться, ведьма! Э… ну стой! Ну стоять, захухря… в смысле дева красная… Да стой же ты… ы-ы… на кого ты меня покинула, горемычного… На кого оставила…
Я воплей не выдержала и попросила:
— А дайте ему тоже.
— Что дать? — поинтересовался декан чертового факультета.
— Ну, заклинание… антипригарательное.
— Антипригарательное? — переспросил Владлен Азаэрович.
Я попыталась ответить, зевнула и, обвив шею декана руками, мирно засопела ему в плечо. И хорошо так было. И укачательно. И усыпательно. И спокойно.
Потом меня куда-то на мягкое положили, и обувку сняли, и одеялом нежным прикрыли, и…
Это был поцелуй. Это точно был поцелуй — мужские губы осторожно накрыли мои собственные, на миг замерли, словно боясь вырвать из объятия снов, затем с тихим вздохом касаются сильнее, захватывая, пленяя, вырывая тихий ответный стон. Но стоило мне застонать, как все прекратилось в то же мгновение.
Разочарованно вздохнув, я повернулась на бок, подставив ладошку под щеку, и прошептала укоризненно:
— Владлен Азаэрович, а вы меня поцеловали…
— Нет, Григорьева, тебе приснилось, — зло отрезал он.
— Поцеловали, — я зевнула. — И мне даже понравилось, как это ни ужасно.
Показалось, что вокруг вдруг стало очень тихо, как перед грозой.
— Что в этом ужасного? — прозвучал холодный голос Владлена Азаэровича.
— Все, — я снова зевнула. — Вы же этот, который самый паршивый тип мужчин.
И мне бы провалиться обратно в сон, но кто-то взбешенно спросил:
— Это какой?
Недовольно засопев, пояснила:
— Который невоспитуемый. Совсем. Вообще. Никак не воспитуемый. Полностью невоспитуемый. И даже частично невоспитуемый. Абсолютно невоспи…
— Хватит.
Согласно кивнув, я попыталась снова заснуть.
Не дали!
— Слушай, Григорьева, а ты ко мне на семейные разборки тоже после чаю от домовых заявилась?
Сонно нахмурившись, я переспросила:
— А как вы про чай поняли?
— У тебя на губах вкус смородины, — прошипел декан чертового факультета.
— А-а-а-а, — разочарованно протянула я, — так это вы алкоголь вынюхивали, а я думала — поцелуй… Обидно… Ну и ладно, буду страдать от неразделенных чувств на пару с Марой Ядовитовной, и пусть вам будет стыдно.
Я почти провалилась в сон, но тут рядом скрипнула кровать, принимая еще одно совершенно лишнее здесь тело, а после прямо возле моего уха раздался шепот:
— А у нас есть чувства?
Молча развернулась, пододвинулась к телу, обняла, ногу закинула для надежности, затем уткнулась носом в окаменевшее вдруг плечо, зевнула и призналась:
— Какие чувства? Вы вообще не в моем вкусе.
Поерзала, устраиваясь удобнее, и добавила:
— А давайте вместе спать? Удобненько же.
Потом я спала. И казалось, будто меня касается ветер. Именно он ласково отвел растрепавшиеся пряди волос, покрывал легкими поцелуями мое лицо, а еще обнимал, крепко и в то же время так бережно. И все бы ничего, но ветер вдруг спросил:
— Стасенька, сваришь мне приворотное зелье?
И даже не знаю, что я ответила, потому что спала. Вот спала, и все.
* * *
«Жра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!» — раздался неприятный, жуткий рев, вырывая меня из сна.
Резко села на постели, поправляя волосы и думая о том, что пора обедать. Открыла глаза, осмотрелась — поняла, что на самом деле пора ужинать. Вечерело уже.
И сколько же я проспала?!
В дверь неожиданно постучали.
Широко зевая, я сползла с кровати, поправляя помятую после сна форму, подошла, открыла и подумала, что зря. Определенно зря. Потому что за дверью стояли навы. В количестве двух штук и в качестве отменном — высокие, плечистые, стройные, черноволосые, темноглазые, смуглокожие, суровые. И в состоянии идеальном — причесанные, умытые, одежда с иголочки да еще и выглажена так, что стрелки на брюках отчетливые. И я тут — сонная, неумытая, непричесанная и вся помятая.
