Пиренгул не нашел изъяна в рассуждениях магистра. Настроение его почему-то испортилось.
— А взять «универсальную защиту», — Отиг вытащил из-за туники нательный изумрудный крестик, с помощью бронзовой цепочки надетый на шею. — Ты внимательно изучал её структуру?
— Достаточно. — Хмуро ответил Пылающий. — Я даже сам потрудился переписать её на Силу Пирения. Замысловато, конечно, но не очень сложно… ну, не разглядишь еще структуру в амулете. Если бы Андрей не показал воочию, не расписал, то сам бы не разобрался, — и насуплено замолчал. Не нравилась ему эта пресловутая «совокупная Воля», хоть вулканом рви! Не понимал Пылающий-практик таких абстракций, и не желал понимать. А Андрей, прекрасно разбираясь в местных многовековых магических реалиях, в крепкой школе «старых» магов (себя он давно причислил к «новым»), никого не стал искушать понятиями Слово, «посвящение самому себе», которое происходило в момент «привязки» артефакта. Он не распространялся на эту тему.
— А как тебе «привязка» амулета? — продолжал наседать Отиг.
— Обычная, — сквозь зубы процедил Пиренгул. — При отсутствии доступа к астральному телу — самая надежная, через кровь. Ауре я никогда не доверял.
— Не горячись, уважаемый Пылающий, — доброжелательным успокаивающим располагающим к себе тоном сказал Отиг, замечая раздражение собеседника. — Просто я, согласись, маг более знающий. Я внимательно исследовал ту структуру и обнаружил, что она состоит из рун. Неизвестных мне рун. Исходя из чутья опытного Хранящего, могу добавить — очень древних и очень простых рун. В структуре они выстраиваются кругом, где последняя смыкается с первой. Это сильно напоминает обвязку алтаря, посвященного неизвестному божеству. Поначалу я испугался. Напрягся так же, как сейчас вы с Максадом… да бросьте, не снимайте с себя «защиту», — руки тиренцев, потянувшиеся было к своим «крестикам», как бы осознали это судорожное движение, стыдливо дернулись и расслабленно опустились. И почти синхронно потянулись к винным фужерам.
— Позже я разобрал… не стану утомлять как… там в первичной и завершающей рунах остается недосказанность, то есть не хватало Имени божества. Поверьте моему опыту Хранящего — я много древнейших алтарей пересмотрел. И воочию, и на зарисовках — везде есть Имя, и его ни с чем не спутаешь… — как не хотел Отиг, но все же не выдержал: наставническая привычка к чтению лекций прорвалась. Заметил её и поправился:
— Извините, уважаемые, за страсть к преподаванию. Невольно вырвалось…
— Нет, нет, уважаемый магистр, ты все правильно сделал! А то я уже испугался, — сказал Максад. Причем было совершенно непонятно: всерьез он высказался или пошутил. — И все понятно объяснил, доходчиво, — и снова из уст опытного коронпора было не ясно: то ли он льстил, то ли говорил совершенно искренне.
Отиг смущенно кашлянул.
— Заверши уж, — нетерпеливо потребовал все еще «заведенный» Пиренгул.
— Выходит, что «крестики» — это наши алтари, и мы, совершая «привязку» амулета, посвящаемся самому себе. Каждый. Вне зависимости склонен ты к Силе или нет. Лично я не считаю это кощунством пред любым из Богов, это лишь подтверждает… — что «подтверждает» осталось неизвестным, потому что Пиренгул вдруг с силой хлопнул по столу и прорычал:
— Хватит!!! Довольно теологии! У меня внук пропал, наследник Кальвариона, а мы!.. Рус уже третий день пропадает где-то в Гроппонте, с нами не связывается и себе «звонить» запретил. Гелиния говорит, что чувствует — он жив-здоров… Но а мы?! Я сижу, как на углях! Так и хочется идти и рубить всех врагов, всех мразей оборачивающихся, всех тартаровцев и лоосок! Жечь всех! — выплеснув раздражение вместе с натуральным дымом, князь сел. Досадно отметил, что в очередной раз за последние дни потерял над собой контроль и даже не запомнил, когда успел встать.
— Интересно, откуда лооски появились? — спокойно сказал Максад, будто у князя не было никакой вспышки.
— По словам Руса… кстати, мы слышали о них только с его слов, а мы сами видели и не замечали рядом с собой тартаровцев-оборотней… — Отиг тоже говорил совершенно невозмутимо. — Конечно, сведения, полученные от Руса не подлежат сомнению, поэтому напоминаю, Максад: лооски устроились за океаном, в империи Муль и там же сошлись с почитателями Тартара. Брось, уважаемый Максад, ты слышал то же, что мы здесь присутствующие…
— У них должно быть Древо, без которого они — ничто, — пояснил свою мысль Максад. — А насколько я знаю, все их Древа засохли. В один день.
Помолчали.
— Надеюсь, зятек скоро нам и эту тайну откроет, — проворчал Пиренгул. — Скорей бы уж вызывал любого из нас!.. И желательно, чтобы рядом с ним стоял Гнатик… Но если он не спасет внука, то я ему… — вместо слов князь со злостью сжал кулаки.
Все понимали, что Русу, при любом исходе, кроме мук совести, ничего не грозит. Однако в данной тяжелой ситуации, хоть такой, но выход эмоциям был необходим.
Рус проснулся бодрым и полным сил. И если бы не жуткий голод, такой, когда ты всерьез уверен, что съешь борка целиком, слабо прожаренным, с кровью; а сладкий жирный липкий сок будет стекать по подбородку, а тебе будет плевать на это неряшество, и ты будешь мычать от удовольствия, буквально надсмехаясь над зарезанной скотиной, то Рус был бы вполне счастлив. На краткий миг. В следующий момент он вспомнил о Гнатике и увидел молящуюся перед статуэткой Геи жену. Радость от пробуждения смело сразу, словно на него обрушился Ниагарский водопад целиком, всей своей мощью.
— …сти, Величайшая, за гордость мою непомерную, — горячо бубнила коленопреклоненная Гелиния, не заметив пробуждения мужа и стараясь его не потревожить. — За то, что забыла материнский долг, за все прости, Величайшая! Молю тебя, верни мне сына, я пожертвую тебе все! Меня забери, но верни, умоляю тебя, помоги вернуть Гнатика! Душу мою возьми здесь и сейчас! Величайшая Гея, добрейшая из богинь, я ни на строчку не отступлю от твоих заветов… — и продолжала, и продолжала, повторяясь, но стараясь придерживаться канона.
По мере слушания, Руса все сильнее и сильнее обуревала ярость. Не на любимую жену, нет! Видя её прямую спину, сердце наоборот, ныло от нежности, а вот на бездушных вечных сущностей поднималась злость. Боги всегда пытаются поиметь с человеков все, чего им не хватает до абсолютного всемогущества, и им всегда мало. Гея не являлась исключением. Пусть она и сформировалась, благодаря чаяниям её почитателей, относительно заботливой; можно сказать, стала «матерью» всего мира — и в прямом и в переносном смыслах, — но жажда божественного всевластия у неё не исчезла.
