Командующего экспедицией, Гариланта, и старшего жреца разведчиков Борислава, Рус вызвал в надежде на то, что они все-таки перехватят судно с Гнатиком. Тогда им придется иметь дело с пленителями сына — с теневиками. И для того, чтобы у верных людей «заворот мозгов» не случился, разведчики должны знать истинное — вполне человеческое происхождение пасынка их Бога. Тогда они смогут противостоять оборотням в том числе и «интеллектуально». И непременно надо рассказать как защищаться и как убивать тех тварей. Этруск, особенно склонный к Призыву, должен справиться. И о старых знакомых, о лоосках, напитанных не совсем понятной смешанной Тартаро — Лоосской Силой, Рус решил обязательно поведать. Будет на то воля богини удачи — его подданные с ними не столкнуться… Очень уж мерзкая у них Сила, противная и смертоубийственная. Кстати, откуда? о пятнах, об альганах с каганами, о Древе Жизни, а стало быть и о Древе Лоос на том континенте «и слыхом не слыхивали» и новую Силу ощущали как слабое «безмозглое» магическое возмущение, приведшее, тем не менее, к вселенской катастрофе, к холодным Сумеркам и перераспределению божественных Сил…
«К черту!!! — мысленно возопил Рус, отгоняя навязчивые подозрения, сбивавшие его с «основной линии»: он держал длинную речь о самом себе. — Потом, все потом…».
Бывший земной «браток» не раз бывал подследственным. И в «том» мире, и в «этом». Но какой он был наивный, когда полагал, что знает о «перекрестном допросе» все. Оказывается, Рус не представлял себе и сотой доли тех переживаний. Не предполагал, как больно ранит недоверие; как сжимается сердце, когда свои, практически родные люди, которые готовы были за тебя в огонь и в воду, вдруг отшатываются, отворачиваются. Их взоры наполняются страхом и досадой, удивлением и каким-то головокружительным испугом, будто каждый из них потерял опору…
Друзья очнулись одномоментно, словно ныряльщики, страхующие друг друга, разом появляются из глубины. В итоге, едва не помирая от слабости, Рус закончил отвечать на ворох возмущенных вопросов. Окружающий мир сузился до размеров внутренностей большого кита, «земная» обстановка давно рассыпалась пылью, а люди, мерцая как поломанные гирлянды, сидели на холодном песке и гомонили, и гомонили… Когда Рус почувствовал, что среднее состояние присутствующих, сменив недоверие, ошеломление, гнев, обиду, страх и подозрительность на некое подобие облегчения, он отпустил все отражения и вышел из вселенной сам.
Проснулся он через сутки, в четвертую вечернюю четверть. Обнаружил себя в собственной семейной спальне кальварионского дворца; голым, лежащим в привычной овальной каганской кровати, укрытым легким покрывалом, почему-то розового цвета. Рядом, под той же самой простыней, свернувшись калачиком, спиной к мужу спала Гелиния. Её ночная туника сбилась скрутилась и задралась в самых неприличных местах. Жена дышала напряженно, словно чутко прислушиваясь к чему-то. Будто миг назад, в самый последний момент решила «немножечко поспать, но сразу проснуться, как только…».
«Спи, Солнце, — нежно подумал Рус, боясь пошевелиться. — Ничего, с Гнатиком по-прежнему все нормально… если это в принципе можно назвать нормой! Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно… — унял он волну ярости, в данный момент бессмысленной и бесполезной. — Друг, — обратился Рус к Духу слияния с жизнью, — усыпи меня и разбуди в первую утреннюю четверть…», — уже погружаясь в дрему, Рус вдруг вспомнил, как после создания «универсальной защиты» выяснял у того же Духа жизни:
«Интересно, друг, почему это мое Слово вас пропускает? — спрашивал вроде бы иронично, но и не скрывая досады. Впрочем, Духи его эмоции воспринимали исключительно рационально. Иными словами — бесчувственно.
«Потому что твоя душа знает, что мы — твои друзья…», — на полном серьезе ответил Дух и замолчал с таким значением, что опытный «Большой друг» понял — большего от него не добиться.
Тогда Рус, покачав головой, усмехнулся, услышав это объяснение — он и предполагал нечто подобное и после, когда были удивлены сами Духи, он с удовольствием сказал им практически то же самое о Слове в амулете Гелинии, — только теперь это воспоминание его чем-то зацепило… однако мысль додумать не успел — уснул.
Чтобы изготовить амулеты «универсальной защиты» всем, кто присутствовал на совещании в кабинете Руса, Андрею понадобилось три дня. Отиг, внимательно изучив структуру, подавив в себе холодящую мысль «да это же алтарь!!!», помолившись и попросив прощения у Величайшей, изготовил устройство сам, угадав в изгибах потоков Силы Гидроса незнакомые ему руны. Нагло, «по методу Руса», переписал их на угловатые, будто бы рубленные элементы из Силы Геи и, немного помучившись, подбирая нужные эликсиры, вышел из алхимической мастерской с готовым изумрудным крестиком, который удачно, будто был приспособлен специально для этого, буквально впитал в себя «универсальную защиту».
Магистр прокалывал себе палец, скрепя сердце. Его корежило от мысли, что он совершает кощунство. Молитвы Величайшей облегчения не приносили и только лишь вера в пришельца, закинутого в их молодой мирок несомненно по воле Богов, ставшего для бывшего тирендора другом и даже учителем, придала ему сил. И то — пальцы предательски дрожали. Как у мальчишки, впервые ворующего в соседском саду яблоки. Шестидесятипятилетний маг слишком хорошо знал разницу между ним — смертным, и вечными существами, единственными, кому необходимы алтари и жертвы… пусть даже в виде капли крови или банального медяка, последнего, оторванного от сердца.
Сомнения в человеческой сущности Руса покинули Отига не сразу. Впрочем, как и остальных присутствовавших во внутренней вселенной землянина, кого он пожелал посвятить в свою тайну. За исключением разве что троицы бывших месхитинских разведчиков, Андрея, Леона да Грации с Гелинией. Они, знавшие пришельца чуть ли не с самого момента его появления в Месхитии, поверили сразу и не участвовали в общей «дискуссии», если так можно было назвать крикливый базар, доходящий до свары: хуже, чем на самом диком портовом привозе, когда множество озверевших покупателей накидываются на одинокий товар и чудом не рвут его на части. Известие об иномировом происхождении пасынка могучего Френома, побратима справедливого Эледриаса, любимца создательницы-Геи — поразило всех до глубины души, разбило «камень знаний», казавшийся незыблемым, у самых образованных степенных и выдержанных мужей, облеченных в большинстве своем немалой властью. Тем более Рус прибыл из мира лишенного божественных Сил — что совсем не хотело укладываться в голове. Позже Гелиния рассказала отцу о том, как Рус показывал ей чудеса своего мира. В её словах звучала такая детская восторженность, что Пиренгул больше беспокоился за душевное здоровье дочери, чем слушал фантастическую историю о полетах на какой-то крылатой повозке. Она и так последние дни ходила «сама не своя». Сердце отца разрывалось между горем от потери внука и страданием любимого «Солнышка», которая корила себя «за глупое властолюбие», занималась самобичеванием и надеялась «исключительно на Русчика»: