– Подожди! – всполошилась Яра. – Нырять нельзя!
Ул вернулся:
– Почему?
– Потому что некуда. Тоннеля больше не существует!
– А куда он подевался?
– Не знаю. Болото закрыло проход. И берсерки об этом знают!
– Ты уверена?
– Они ждали, пока я вернусь. Понимаешь: ждали! Значит, догадывались, что я не пройду.
Кавалерии они решили сказать обо всем завтра. Зачем дергать ее ночью? У нее и так круги под глазами. Уставший Ул уснул на соседней кровати. Из его небрежно брошенной на стул шныровской куртки выпал двуствольный шнеппер. Красный глаз ночника отблескивал на невзведенной дуге.
Во сне Ул дышал очень смешно. Каждый третий вдох был глубоким, с внутренним клекотом, потом пауза и два мелких, едва различимых вдоха-сопения. Не могучий шныр спит, а нелепый, едва выросший мальчишка.
Сердце Яры согрелось нежностью. Ей захотелось перелечь к Улу и прижаться к нему, спящему. Возле кровати Яра увидела свои высокие ботинки. Кто-то заботливо ослабил шнурки и набил всю внутренность газетами, чтобы они постепенно просыхали, не теряя формы и не съеживаясь. Яра засомневалась, что это сделал Ул, за обувью которого она следила всегда сама. Значит, Сашка тоже сюда приходил. Вот уж кто любит следить за обувью, курткой, шнеппером и вообще за снаряжением.
Свесив с кровати руку, Яра качнула правый ботинок. Интересно, а если вытащить из голенища газету, можно прочитать хоть пару строк? Глотанием газетных пустот Яра увлекалась мало, но если газета попадалась ей в необычном месте – в дачном туалете, на железном поддоне для розжига костра или, как сейчас, в ботинке, ее всегда почему-то пробивало на чтение.
Яра коснулась газеты и… вскрикнула. Что-то холодное нырнуло ей в рукав, а оттуда под кожу. Змейка! Яра сообразила, что, когда она растаптывала ее в снегу, та скользнула в ботинок. А ведь Сашку, когда он набивал голенище газетами и натирал его кремом, не тронула. Значит, ей нужна именно Яра! Она уже считала ее своей собственностью и не желала никого другого.
Яра чувствовала, как змейка скользит между костей, и не имела сил сопротивляться. Краткое ощущение свободы исчезло. Яра снова на коротком поводке. Пусть все будет так, как будет. Тоска навалилась на нее.
Звуки, издаваемые Улом, утратили всякое очарование.
«Да он храпит, как старый дед! Насморк надо лечить потому что, а не разносить по всему ШНыру вирусы!» – подумала Яра.
Ей расхотелось прижиматься к Улу. И читать дурацкую газетенку при свете ночника. Она снова легла и отвернулась к стене.
Даже с закрытыми глазами она чувствовала, как сквозь неплотно задернутые шторы в комнату заглядывает луна. Она была круглая, яркая, любопытная. Яре опять вспомнился средний шныр Игорь. Однажды в такую же лунную ночь она возвращалась из пегасни и внезапно ощутила, что на изгибе раздваивающейся сосны появилась лишняя деталь.
Это был Игорь. Он сидел на сосне и смотрел на небо. Яра простояла минут десять. Игорь не замечал ее. Его интересовала только луна. Яра не выдержала и запустила в него шишкой.
– О чем ты думаешь?
Игорь неохотно отделился от сосны и, гибко спружинив ногами, оказался рядом. Он выглядел смущенным.
– Я думал, что вот умру, и меня поставят директором над Луной. Должен же кто-то смотреть, чтобы она правильно вращалась, кратеры ничем не засорялись, ну и так далее, – признался он.
– Ты будешь хорошим директором, – заверила его Яра.
И вот теперь, когда луна столь беззастенчиво заглядывала в окно, она убедилась в том, что Игорь и правда стал хорошим директором Луны.
* * *
Жаворонок – это человек, который своим существованием отравляет утренний сон совы. Сова – это человек, который вечером никак не уляжется и доводит несчастного жаворонка, у которого слипаются глаза, до белого каления.
Рина же, по определению доброй Фреды, полная «психушка». Засиживаясь до середины ночи с ноутбуком и гомерически хохоча, она ухитрялась портить кровь жаворонкам. Утром же она опять вскакивала раньше всех и своими воплями приводила в отчаяние сов.
Вот и сейчас, поздним вечером, Рине хотелось бузить. Она разгуливала по комнате, всех будила и интересовалась зловещим шепотом: «Не спится?»
Наконец, объединившись, девчонки шваброй загнали ее в кровать. Рина смирилась, обкрутилась с головой одеялом, чтобы экран ноута не отблескивал, и, выдыхая в проделанное в одеяле окошко, принялась графоманить:
«Они скакали всю ночь. Весь их отряд погиб в схватке с людьми барона Камокля. Утром, когда пал конь, они встретили егеря королевской охоты. А потом из леса показался и сам белокурый король Луи и, милостиво улыбаясь, подскакал к ним. Луиза поняла, что он не забыл их танца в замке Пре де Фрю. Даже то, что ночью они увязли в болоте, в котором с виноватой улыбкой на добром лице утонула ее раненная стрелой няня Фредерика, не уменьшило привлекательности Луизы в глазах молодого короля.
Луиза сделала книксен – самый элегантный книксен в королевстве.
– Позвольте представить вам, Ваше Величество, моего великодушного спасителя! Кавалер ордена Серебряного Шлема, покровитель ордена Летающих Фей, первооткрыватель грозного животного «элефант», владетель всех неоткрытых земель восточнее Гардарики…
– Я знаком с маркизом дю Грацем! Но я не знал, что вы, сударыня, знакомы с ним! – юный король Луи неприязненно посмотрел на изрубленные латы ужасного человека, между пластин которых застрял палец старшего сына барона Камокля, украшенный скромным бриллиантом с перепелиное яйцо».
Рина быстро печатала, позволяя торопящейся череде букв вспыхивать на экране. Молодой король Луи в ее воображении все больше сливался с Сашкой, а маркиз дю Грац приобретал брутальные черты Гамова. Под конец это настолько разозлило Рину, что она выделила весь текст и поверх него жирно напечатала: «Фигушки тебе, а не мармелад!»
Снизу прилетело скомканное полотенце.
– Я тебя убью! – прошипела Фреда. – Ты мне спать не даешь! То ржешь, то сама с собой разговариваешь! Чем ты там вообще занимаешься?
– Э… ничем! Не обращай внимания!
Рина спрятала ноут под подушку. Заснула она быстро, но проснулась меньше чем через три часа. Сна ни в одном глазу. Она оделась и отправилась в пегасню. Ей хотелось посмотреть жеребят, потому что она слышала от Макса, что в январе за средними шнырами будут закреплять собственных лошадей. Пока, разумеется, это будут жеребята, едва вставшие на крыло. Ну а дальнейшее зависит, конечно, от самого шныра. Вырастит из молодого коня друга или их отношения останутся чисто формальными, как с прокатной табуреткой в городском парке, которой все давным-давно надоели.
