Перрин встал на колени рядом с женой, помог разложить самую большую карту, изображавшую юг Гэалдана и север Амадиции, и принялся рассматривать пергамент, будто на карте могло вдруг проявиться имя Масимы. Он хотел добиться успеха не только из-за Ранда. У него была еще одна причина – он не мог подвести Фэйли.
* * *
Фэйли лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию мужа, пока не убедилась, что Перрин спит глубоким сном, потом выскользнула из-под одеял. Натягивая через голову льняную ночную сорочку, она с грустинкой подумала: неужели он в самом деле считает, будто она не узнала, как однажды утром, пока грузили повозки, он спрятал в густом ельничке кровать? Не то чтобы она была против, ну, не стала бы слишком возражать. Фэйли была уверена, что на земле ей доводилось спать не реже, чем ему. Разумеется, она прикинулась удивленной, но отнеслась к пропаже с легким сердцем. А то он бы еще стал извиняться, может, даже побежал за кроватью. Как говаривала матушка, справиться с мужем – целое искусство. Интересно, было ли так же непросто и самой Дейре ни Галине?
Сунув босые ноги в мягкие туфли, Фэйли влезла в шелковый халат, потом замешкалась, глядя на Перрина. Жаль, что здесь нет матери, она дала бы разумный совет. Фэйли всей душой любила Перрина, и он поражал ее до глубины души. По-настоящему понять мужчину, конечно, невозможно, но Перрин ничуть не походил на тех, с кем она выросла. Он никогда не важничал, а вместо того чтобы смеяться над собой, он... стеснялся. Она бы никогда не поверила, что мужчина способен стесняться. Он утверждал, что лишь по случаю стал предводителем, заявлял, что не знает, как себя вести, а едва знакомые люди готовы идти за ним на край мира. Перрин считал себя тугодумом, а его неторопливые, обдуманные мысли были столь проницательны, что ей плясать от радости оставалось – хоть какие-то ее секреты до сих пор в тайне сохранились. Удивительный он человек, ее курчавый волк. Такой сильный. И такой нежный. И слух у него очень острый... Вздохнув, Фэйли на цыпочках выскользнула из палатки.
На безоблачном небе над притихшим лагерем светила луна; яркая, как в полнолуние, она затмевала звезды. Пронзительно кричала какая-то ночная птица, умолкшая после гулкого уханья совы. Тянуло легким прохладным ветерком. Наверное, почудилось. Ночью прохладнее лишь по сравнению с дневной жарой.
Люди в основном спали – темные холмики в тенях под деревьями. Кое-кто бодрствовал, разговаривал вокруг еще непрогоревших костров. Таиться Фэйли и не пыталась, но ее никто не заметил. Кто-то дремал, клевал носом. Не знай она, сколь бдительны часовые, наверняка бы решила, что лагерь может застать врасплох и дикое стадо коров. Но нет, часовые бдят, и Девы стоят на страже.
Телеги с высокими колесами стояли длинными, утопавшими в тени рядами, под ними посапывали и похрапывали слуги. Неподалеку стрелял языками пламени костер, у которого сидели Майгдин и ее спутники. Талланвор говорил, энергично жестикулируя, но слушали его, похоже, лишь мужчины, хотя обращался он к Майгдин. Ничего удивительного, что у них в узелках сыскались наряды получше тех обносок, но прежняя хозяйка, видно, позволяла носить шелковые платья. У Майгдин платье из матово-голубого шелка и прекрасно сшитое. Больше таким великолепным нарядом никто похвастать не мог, так что, наверное, Майгдин ходила у хозяйки в фаворитках.
Под ногой Фэйли хрустнул сучок, и сидящие у костра резко обернулись. Талланвор вскочил было на ноги, потянувшись к мечу, но потом разглядел в лунном свете Фэйли, подбиравшую полу халата. Они были куда как настороженнее, чем двуреченцы за спиной у Фэйли. Мгновение вся компания смотрела на нее; потом Майгдин грациозно поднялась и присела в низком реверансе. Остальные последовали ее примеру – с различной долей изящества. Не осрамились лишь Майгдин и Балвер. Круглое лицо Гилла перечеркнула усмешка.
– Не хотела вам мешать, – ласково сказала Фэйли. – Но не засиживайтесь допоздна, завтра будет много дел.
Она пошла дальше, но, оглянувшись, увидела: они по-прежнему стояли и смотрели ей вслед. Скитания приучили их опасаться всего на свете. Интересно, будет ли от них толк? Ничего, через несколько недель все станет ясно – она будет учить их на свой лад, узнает их привычки. Чтобы вести дом, нужно знать многое. Придется и на это найти время.
Долго о скитальцах Фэйли не думала. Вскоре она миновала повозки, в леске подальше – часовые двуреченцев, мимо них разве что мышь проскользнет незамеченной, бывало, им удавалось и Дев заметить. Однако они высматривали тех, кто попытается проскользнуть в лагерь, а вовсе не тех, кто имел право в лагере находиться. На маленькой, залитой лунным сиянием поляне Фэйли ждали ее люди.
Несколько мужчин поклонились, а Парелиан чуть ли не на колено опустился и лишь тогда спохватился. Некоторые женщины присели в реверансе, что выглядело странно, – ведь наряд на них был мужской, – и смущенно потупились. Придворные манеры въелись в плоть и кровь, хотя они изо всех сил старались принять обычаи Айил. Точнее, то, что они считали айильскими обычаями. Иногда их выходки приводили в ужас Дев. Перрин называл их глупцами, и в какой-то мере был недалек от истины, но они поклялись Фэйли в верности – эти кайриэнцы и тайренцы. Принесли клятву воды, как они говорили, подражая айильцам. Сами они называли свое «сообщество» Ча Фэйли, Соколиный Коготь, но остерегались повторять это имя слишком громко и слишком часто. Здравомыслия им все-таки хватало. И вообще, они не слишком-то отличались от тех юношей и девушек, среди которых выросла Фэйли.
Те, кого она отправила сегодня утром, только что вернулись, судя по тому, что женщины еще не закончили переодеваться. Им пришлось надеть платья, потому что даже одна женщина в мужском наряде не осталась бы в Бетале незамеченной, что уж говорить о пяти. По поляне мелькали юбки и сорочки, рубахи, куртки и штаны. Женщины убедили себя, будто им безразлично, что переодеваются они на виду у мужчин, – поскольку у айильцев это вроде как в порядке вещей, но торопливые движения и учащенное дыхание говорили об обратном. Мужчины же переминались с ноги на ногу и крутили головами, не зная, то ли благопристойно отвернуться, то ли равнодушно смотреть, как, по их разумению, поступали айильцы; заодно они старательно делали вид, будто и не видят полуодетых женщин. Фэйли поплотнее запахнула халат, накинутый поверх ночной сорочки, – одеться получше она не могла, чтобы не разбудить Перрина. Она ведь не айилка – и не доманийка какая, чтобы вассалов в ванной принимать.
– Простите, что мы опоздали, миледи Фэйли, – пропыхтела Селанда, натягивая куртку. В голосе ее явственно слышался кайриэнский выговор. Даже для уроженки Кайриэна она была невысока, хотя походку ее отличали надменность, высоко поднятая голова и гордый разворот плеч. – Мы бы вернулись раньше, но стража у ворот не хотела нас выпускать.
