В это время Гвидион, ничего не видя сквозь листву, действительно попал девочке по макушке яблоком. Девочка отошла в сторонку и села на замшелый камень. Из-за леса показалась грозовая туча, и даже раздались дальние раскаты грома над океаном. Девочка потирала макушку, собираясь заплакать.
— Боишься грозы? — спросил Ллевелис.
Девочка ничего не сказала, но потерла макушку и передумала плакать. Постепенно небо прояснилось.
Вечером из деревни пришла в поисках девочки бабка и рассказала, что ребенка они подобрали два года назад в ночь ужасной бури. Девочка брела по берегу моря, вся оборванная и исцарапанная. Обломков кораблекрушения в ту ночь выброшено было морем немало, но с какого корабля была девочка, узнать теперь трудно, поскольку ребенок совершенно не говорит. Семь дней продолжался шторм, луга за десять миль от моря были усыпаны рыбой, и семь дней люди видели над морем дрожащие огни.
Ллевелис стал докапываться, что за огни, и убедился, что это была не красивая метафора, а точное определение редкого погодного явления.
— Интересная история, — сказал Ллевелис, и девочка радостно ему улыбнулась, прежде чем бабка утащила ее, поругивая, за гребень холма, в деревню, спать.
Девочка, найденная в ночь великой бури, и в другие дни толклась возле студентов из Кармартена, и сам профессор Мэлдун угощал ее леденцами в налипших табачных крошках, которые завалялись у него в кармане.
Через неделю урожай яблок был собран, и Мэлдун велел всем готовиться к отплытию. Однако вопреки всем его приборам, показывавшим хорошую ясную погоду, над Авалоном накануне разразилась ужасная буря. На третий день шторма, сидя в гроте на перевернутой лодке, Мэлдун сказал столпившимся вокруг ученикам:
— Мы ждем хорошей погоды и попутного ветра. Профессор Мерлин приказывает возвращаться и торопит с отплытием, но обратной связи с ним нет, а здесь вы сами видите, что творится. Морвидд, наденьте капюшон. Не ешьте эти водоросли, Лливарх, — они съедобные, но не в сыром виде. Не приближайтесь к берегу — смоет. Если кому-нибудь нужен носовой платок, могу одолжить. Гвидион и Ллевелис идут за водой.
В это время грот захлестнуло волной; когда волна схлынула, все выплюнули, отфыркиваясь, по хорошему глотку воды, сняли с себя морских крабов и выпутали из волос местную водоросль кладофору.
— За пресной водой, — поправился Мэлдун и углубился в морские карты.
Ллевелис с Гвидионом пошли, волоча за две ручки кувшин в половину человеческого роста. В деревне очереди к источнику почти не было, стояла только бабка, набирая воды в бутыль зеленого стекла, явно выброшенную когда-то морем.
— Девчонка болеет, — коротко пожаловалась бабка, крепко завязывая бутыль серой тряпкой.
— Что болит? — профессионально спросил Гвидион.
— Так не знаю. Не говорит ведь девчонка.
— Жар есть?
— Ой, есть, ой, есть, — сказала бабка.
— А дышит плохо?
— Ой, плохо, ой, плохо дышит, — подтвердила бабка и собиралась величественно удалиться.
— Погодите, бабушка! — догнал ее Гвидион. — А высыпание на коже есть?
— Ну, это уж ты сам посмотри, милок, — гостеприимно сказала бабка, жестом приглашая юного медика в дом.
Больше никто в бабкином семействе не болел. Шестеро сыновей, как на подбор, один другого краше, с женами и детьми, делали всякую работу по дому. Гвидион поймал поочередно всех здоровых детей и профилактически помазал им носы чесночным маслом, после чего обратился к кровати под пологом, где болела девочка-найденыш.
— Я, конечно, могу ошибаться, — сказал Гвидион, погодя. — Однако… катарральное воспаление аденоидных образований глоточного кольца… и двусторонний лимфаденит…
— Вишь, девчонка у нас мудреная, и болезнь у нее какая мудреная, — живо отозвалась бабка.
— Да нет, скарлатина обычная, — подытожил Гвидион. — Язык уже очищается. Еще три дня, и пойдет на поправку, короче говоря. Давайте ей… знаете что? — и Гвидион полез за клочком бумаги, чтобы нацарапать состав лекарства. — Спокойствие, красавица, скоро шторм уляжется, выйдет солнышко, и тебе сразу станет лучше…
— Наоборот, — сказал подошедший Ллевелис.
Гвидион был, однако, слишком поглощен другим делом, чтобы обратить внимание на эти слова.
…Когда они возвратились в грот, Мэлдун рвал и метал. Его раздражало не только то, что они давным-давно должны были быть в школе, в то время как засели здесь из-за шторма, но еще и то, что все его приборы показывали при этом ясную погоду.
— Почему так долго? — сурово спросил он.
— Я зашел посмотреть больную девочку, — объяснил Гвидион. — Ту самую. Которая не говорит.
Мэлдун несколько смягчился.
— И что с ней?
— Скарлатина. Не самая тяжелая форма, и уже не в начале. Я думаю, сейчас еще многое обострилось из-за погоды. Когда кончится шторм и выйдет солнце, она постепенно поправится.
— Наоборот, — сказал Ллевелис.
— Что наоборот?
— Не когда шторм кончится, она выздоровеет, а когда она выздоровеет, кончится шторм.
— Как это?
— По мере того, как ей делается лучше, становится лучше погода. Я давно это заметил. Когда ей плохо, погода портится, — пояснил Ллевелис. — Вспомните, как ее нашли.
Мэлдун смотрел на него, пораженный.
— Как вам это пришло в голову?
Ллевелис пожал плечами.
Помогло ли лекарство Гвидиона или бабкин чай с вареньем, но через три дня шторм утих. Мэлдун вывел ладью из бухты, где он прятал ее от непогоды, и вновь подвел к причалу. Доля школы в собранном урожае яблок была внушительна. Мешок Мерлина, набитый битком, красовался возле мачты. Под тяжестью корзин ладья осела в воду так, что можно было споласкивать руки в море, лишь слегка наклонившись через борт.
Профессор Мэлдун отвязал канат.
— Авалон — это остров блаженных, отсюда не возвращаются, — сказала Керидвен. — Почему же мы…?
— Потому что мы сюда приехали работать, а не отдыхать, — строго сказал Мэлдун.
* * *
На другое утро вся школа чистила яблоки. Мерлин возглавлял эту акцию и даже повязал передник. Хлебопечки сновали туда-сюда, пекли шарлотки и закатывали банки с джемом. Именно в этот день в Кармартене появилась вторая комиссия. Она хищно бродила некоторое время вокруг школы, пока не решилась наконец привлечь внимание простых горожан к своей проблеме: она не могла попасть внутрь.
Спешащий мимо советник Эванс поправил шляпу, огляделся и любезно сказал:
— Я, вы знаете, не имею ни малейшего понятия, а вот идет преподаватель этой школы, у него и спросите.
После этого члены комиссии проследовали во внутренний двор школы в сопровождении вернувшегося из родового замка Лланэшли Кервина Квирта, не успевшего предпринять никаких контрмер. Тот вел себя крайне галантно, а вот члены комиссии выражали большое недовольство и терзали Кервина Квирта вопросами, говоря: почему у вас так замаскирована дверь? А как же учащиеся попадают в здание? — и тому подобное. Кервин Квирт, дипломатично улыбаясь, отмалчивался.
