— Прости, — увидел, понял «гордый сын народа разбойников и торгашей». Смех ушел с лица. Осталась судорога. Эту судорогу он растер черной от смазки рукой…
— Ты… — недавнее смятение вдруг сменилось обидой и гневом. Аж задохнулась. Уши прижались к голове, а лицо перекосило так, что Ёнч изумленно распахнул глаза и дернулся. — Младший… линком… — фамилия в этот миг вылетела из памяти, все силы ушли на борьбу с голосом, — доложи… потери… о готовности…
Выговорила и поняла — трясется вся от напряжения.
Ёнч шатнулся, переступил назад и опустил руки почти по швам. Втянул воздух сквозь сжатые зубы. Сдвинул каблуки ботинок и четко, чеканя каждое слово, выговорил:
— При въезде в лес наскочил на пенек и порвал гусеницу. Повреждение устранено. Потерь в экипаже нет.
Ей понадобилось несколько раз вдохнуть-выдохнуть, чтобы прийти в себя, собрать мысли.
— Подгоняй самоходку сюда и загоняй в лес, к… подбитой машине… Бегом.
— Есть.
Даже не кивнув, развернулась и потрусила вдоль опушки, придерживая рукой командирскую сумку. Пистолет Люба в кармане на каждом шаге тяжело толкался в бедро.
Земелов топтался у левого борта. Разглядывал задумчиво переднюю тележку сблокированных колес. Услышав ее обернулся.
— Заводи! — крикнула. И с разбегу попыталась взобраться на броню. Не получилось. Вскарабкалась уже, когда взревел двигатель. Перекинула себя через борт башни, стукнулась ягодицами о сидение, нещадно сминая уши, надела гарнитуру переговорного устройства и прижала ларингофон к шее. — Радек, выезд смотрел?
— Да, прямо, как и заезжал, так и выбираться буду, — отозвался мехвод.
— Тогда до следующей команды медленно подавай назад. Я смотрю дорогу.
— Есть.
Приподнялась над броней, высматривая путь. Тут же нырнула назад, вниз, уклоняясь от сосновой ветки. И опять высунулась, став на время глазами водителя.
И ни слова не произнесла — не понадобилось, пока не выкатились на грунтовку.
— Стой! Влево. Вдоль опушки пока не скажу поворачивать!
— Есть! — сушка, закончив поворот, резво покатила по дороге.
Мельком оглянувшись, Вешка заметила пристраивающуюся им в хвост самоходку Ивкова. «Успела». Зажала контакт ПУ:
— Радек… Мушкова ты отправил?
— … Я.
— Спасибо.
Завертелось — ни продохнуть, ни погоревать. Даже не ругнуться — некогда. Да и незачем. Едва не своротив бортом хлипкий автофургон «лекарки» с большим красным треугольником в белом круге, Земелов вкатил СУшку слева от разбитой самоходки. Вешка белкой выскочила наружу — распоряжаться. Хорошо, что Ивков сам сообразил показывать путь своему мехводу, девушке оставалось шугать санитаров с контуженным заряжающим на носилках (те норовили сунуться под самые гусеницы), спрашивать Мушкова о повреждениях. Выставляла цепочку из людей для перегрузки снарядов. Сама передавала тяжелые маслянистые цилиндры с острыми наконечниками. Орала, слушала ответный ор через рык мотора и лязг гусениц сначала ивковской машины, потом — соседних танков, выползающих к опушке. Впрочем, ревел, казалось, весь лес.
Из этого шума и вышагнул злой, блестящий потным лицом, Плещев. Оперся о лобовой лист дивовской СУшки и положил на броню раскрытую тетрадь.
— Бронева! — перекричал окружающий гам, и, не дожидаясь, пока девушка сунет снаряд в подставленные руки Земелова, опять рявкнул: — Бронева! Бегом ко мне!
Вешка спрыгнула с надгусеничной полки и подскочила к комбату.
— Линком! Совсем охренела?! — брови Плещева взлетели под козырек в гневном изумлении. — Кроки на ладони выцарапывать будешь?!
— Виновата!
Пять прыжков-шагов, и командирская сумка, снятая на время погрузочных работ, в руках. На бегу выхватила толстую тетрадь и карандаш.
— В последний раз… Что по самоходке? Что я не знаю.
— Прицел разбит, осколком заклинило башню. Больше повреждений в боевом отделении нет. Двигательная часть…
— Не надо. Снаряды? — Плещев кивнул на бойцов занятых перегрузкой.
— Бронебойные по три на борт. Остальные осколочные. Но больше десяти взять не получится — сверх комплекта заряжающие втискивают.
— Значит десяток. Итого двадцать. Восемьдесят снарядов остается, — комбата аж перекосило от досады. — Ладно, деваться некуда. На самоходке остается мехвод. Пусть охраняет, пока со станции транспорт не пришлют… Сейчас ремонтники подойдут, токонакопитель снимут. Может еще чего подберут… Перерисовывай, — придвинул Вешке раскрытую тетрадь с наброском карты. — И слушай. Сейчас выдвигаются танкисты, колонну выстраивают. Сначала легкие «шестерки». За ними «двадцатки». Потом мы. Здесь, — палец комбата уперся в значок моста и неровный контур населенного пункта. «Заречное», — прочитала Вешка. — Здесь мост. Легкие танки точно пройдут, а для средних, может, придется укреплять. Хорошо если только настил. Разведка вернется, будет ясно. Если что, средних развернут прямо в деревне на полночь. Там верст пять до брода… Мы в любом случае идем на мост… Зарисовала. Теперь так. Выкатываешься на опушку и пропускаешь всех. Пристраиваешься в хвост за моими. Дистанция 30 шагов. В лесу можно ближе. Главное не терять из виду соседние машины. При налете сигналишь флагом, сворачиваешь в лес в обратную сторону от впереди идущей машины и останавливаешься. Все ясно?
— Да.
Плещев обернулся на подошедшего Ивкова. Опять глянул на Вешку. Вздохнул.
— Вот что… голуби мои. Смотрите в оба, нет, в четыре глаза. И ушами шевелите живче. Запомните, самоходка не танк. Броня вас только от пуль спасет… А теперь заканчивайте тут и выдвигайтесь на опушку. Все. Шевелитесь!
И полубегом-полушагом рванул прочь.
— Чего это он? — Ивков кивнул вслед комбату и глянул на Вешкины «рисунки».
— Не знаю, — буркнула равнодушно, думала о другом. Но все же отвлеклась на миг. — Вчера заставил переселиться в самоходки из теплушек. Сегодня, — она пожала печами. — Может, знает чего. Или чувствует. Погрузку закончил?
— Да, — вытянулся Ёнч.
— Тогда выезжай к дороге.
— Есть!
Вешка вздохнула и пошла к дивовскому мехводу, ставить задачу. Парень слушал ее хмуро, упершись взглядом в мятую траву у носков ботинок. Только кивал на ее слова…
Осталось еще одно дело, подступать к которому Вешка… боялась. Завернутое в тентовую ткань тело у колес подбитой самоходки.
— Командир, отойди, мы сами, — Земелов сиганул с борта и встал рядом, за плечом. Заряжающий простучал каблуками по броне и спрыгнул следом. Замерли, ожидая.
— Нет… вместе.
Сверток бережно подняли на надгусеничную полку и захлестнули ремнями своей штатной скатки. Пока ребята крепили, Вешка отошла в сторону и отвернулась — губы и руки дрожали.
Уже забравшись на свое место в самоходке, заметила, что Мушков обзавелся танкошлемом.
Собирались, выстраивали колонну, трогались один за другим танки — время тянулось, а вместе с ним сжималась пружина напряжения: «Сейчас прилетят!». Пронесло.
Стоило грунтовке свернуть вглубь леса, и сосны с берестянами пропали, как не было. Над дорогой протянули свои руки дубы с буками — солнечный свет пробивался сквозь дырявую крышу листвы и клинками вонзался в клубы пыли и дыма, яркими, почти белыми пятнами бежал по броне Вешкиной машины и по корме впереди идущей самоходки.
— Радек, не отставай! Держи дистанцию!
Передняя машина почти пропала из виду — только пятна и остались.
— Радек! Спишь?! — прокричала Вешка сквозь гул двигателей и лязг гусениц, прижав к горлу ларингофон.
— Сейчас, командир, догоним! — отозвались с хрипом наушники.
Самоходка взревела — стук мотора отозвался даже в теле — дернулась, качнулась назад, разгоняясь, больно ударила в поясницу краем крыши башенной ниши. Девушка ухватилась за пенек шкворня так и не установленного зенитного пулемета. Скривилась — рывок машины толкнул не только ее. Справа на борту, невидимое ей, болталось в сбруе привязных ремней тело Дивова. И даже от мысли об этом было больно. До хруста зубов.
