А жена трактирщика, которая приветливо улыбнулась Анне, и правда была хороша. Смесь чжурской и славянской крови проявила себя в ней впечатляюще, подарив лучшее от каждой половины. Статная фигура с тонкой талией и высокой грудью, белая кожа, точеное лицо с выразительными темными глазами и по чжурскому обычаю — четыре длинных черных косы, стекающих змеями из-под очелья. А еще, помимо наружности, было в ней что-то колдовское, что заставляло мужчин терять головы на беду самой красавице.
— Ну здравствуй, хозяюшка, — улыбнулся Игнат и встал, отодвинув записи. — И ты здравствуй, морячок, — тепло поприветствовал охотника, и даже вышел из-за стойки, чтобы сжать своей лапищей ладонь Косорукова и хлопнуть его по плечу. — Какими ветрами к нам? Неужто прямо с Рождественска?
— По делу. Спросить мне у вас кое-что надо… — начал пришелец, охотно ответив на крепкое рукопожатие. Трактирщик Милохин располагал: кряжистый, широкий, с аккуратно подстриженной седой бородой и лукаво блестящими глазами, он улыбался искренне и дружелюбно, так что тянуло улыбнуться в ответ.
— Да погоди, успеется. Ты на чем ходил?
— "Князь Светлицкий", — нехотя, но и без видимого недовольства ответил тот.
Игнат выразил свое отношение к этому только негромким присвистом, однако ничего не сказавшим Анне, с интересом наблюдавшей за разговором. Что Милохин всю войну на флоте прослужил — это она прекрасно знала, и Лизавету свою он откуда-то со стороны привез, и была она первое время нелюдимой, шуганой, явно что-то очень нехорошее пережила. Но ничего, отогрелась, повеселела, да и сам Игнат, сын прошлого хозяина этого самого трактира, после возвращения с войны отлично развернулся на новом месте и навел тут порядок, с чем не справлялся его старый отец. Но чем так знаменит "Князь Светлицкий" — Набель понятия не имела.
— А я боцманом на миноноске закончил, на "Александрии". Ох и славный был экипаж.
— Чародей? — все же решил уточнить Дмитрий.
— С чего взял? — полюбопытствовал Милохин.
— Предположил.
Дмитрий не мог бы разумно объяснить, почему так уверен в одаренности трактирщика. Чуял. Сам он больше чародеем не был, но некоторые полезные таланты все же не утратил. Чувство направления, чувство времени, восприимчивость к чарам, развитая интуиция — все это не было частью дара, но развивалось вместе с ним, и потерять эти навыки было куда сложнее.
— Хорошее у тебя чутье, — засмеялся трактирщик и не стал отпираться. — Так себе, конечно, но кое-чего умею. Тут вот чары сам поддерживаю, хотя наложить бы не смог, это другой хороший человек подсобил. У нас, думаешь, своих умников нет? Не дикие чай. А с тобой мы нынче таким вотом, друг, поступим. Ты давай-ка отдохни с дороги для начала, в чувство приди, потом я тебя накормлю, а потом уж вопросы. И не спорь, по лицу вижу, без роздыху от самого Рождественска, разве это дело? Облесел весь…
— Что сделал? — растерянно уточнил тот.
— Одичал, говорю, в лесу, — хохотнул Игнат. — Привыкай, местный говор. Марфа. Поди сюда. Гостя наверх проводи, покажи там что где и горячей воды ему сделай. Лошадь где, у коновязи? Марфа, кликни еще Архипку, пусть скотину на конюшню сведет. Ступайте, ступайте, — махнул он рукой и, проводив взглядом не ставшего спорить гостя, обернулся к градоначальнице: — А ты, Анна, тоже хороша хозяйка. Гостя надо в баньке выпарить, напоить-накормить с дороги, а после уж о делах.
— Он не гость, он охотник за головами, приехал убийство расследовать, — возразила она и взобралась на крайний из четырех высоких стульев, стоявших у стойки со стороны зала. Сидя на них обычно не ели, а исключительно закусывали. Незамужней девушке, конечно, не полагалось так себя вести, но здесь некому было пенять ей на недостойное поведение. — Ты знал, что казначейского проверяющего, которого как будто упыри задрали, на деле пристрелили? Вот и я тоже удивилась. — Поучения от трактирщика слушать не хотелось, и она легко перевела разговор на другое. — Откуда ты взял, что этот Косоруков — моряк?
— По походке сразу видно. Давно на берегу, как я, только она не враз меняется, если вообще меняется. Да и по стати, по выправке… Моряк моряка видит издалека, — усмехнулся он. — Только этот из офицеров, верно. Мичман, а может, и лейтенант.
— Он чародей, что ли? — нахмурилась Анна.
Из города она дальше приисков никогда не выезжала, но о царящих в "большом мире" порядках прекрасно знала. И то, что флотских офицеров без чародейского дара не бывает — тоже знала крепко. Сухопутные еще случаются, а вот моряков — ни одного.
— Если бы он был чародеем, притащился бы сюда с сомнительной службой? — резонно возразил трактирщик. — "Князя Светлицкого" разбомбили и затопили, там мало кто выжил, так что ты помалкивай про его чародейство. Ты девица неглупая, но уж больно прямолинейная. Как скажешь иногда…
— Ну не настолько я дикая, — недовольно нахмурилась она. — Я поняла, о чем ты. Он выгорел, это так называется, да? Понятно, что ничего приятного, не буду я его о службе расспрашивать. Да и зачем мне это вообще могло понадобиться. Больше интересно, кто мог казначейского убить?
— Да бес знает, — пожал плечами Милохин. — С приисковыми небось чего-то не поделил, больше негде. Где золото, там и… Ты глянь, легок на помине.
Золотые прииски принадлежали империи, но сами по себе они, конечно, работать не могли, за всем надзирал управляющий, который был если не самым, то одним из самых влиятельных людей в их краю. Прошлый, ворчливый желчный старик, умер в конце войны, и о нем искренне скорбели: он был неплохим, ответственным человеком, понимавшим нужды местных жителей и уважавшим аборигенов. Ему на смену из губернского Рождественска прибыл Старицкий Сергей Сергеевич.
Это был достаточно молодой, слегка за тридцать, холостой дворянин со столичными повадками и гардеробом, покоривший всех местных девиц на выданье, но до сих пор не преодолевший пропасть между собой и остальными жителями. Впрочем, он и не пытался. Кажется, вообще не замечал, что что-то не так. С ним почтительно раскланивались, многие даже откровенно лебезили, но и только. Старицкому этого будто бы хватало.
Вот и теперь сторонний наблюдатель легко отметил бы, что приветствовали его гораздо громче, чем градоначальницу, однако теплоты и искренности в этих приветствиях было куда меньше. А Лизавета, завидев управляющего, бесшумно скрылась на кухне: она столичного франта недолюбливала, несмотря на то, что рук он не распускал и к замужней женщине не приставал.
— Доброго дня, Игнат. Анна Павловна, счастлив вас видеть, — раскланялся он перед девушкой, припал к руке.
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Какими судьбами в этих местах? — спросила она ровно.
— Ехал мимо, а тут словно потянуло что-то — зайди, говорит, Серж, выпей квасу холодного, не пожалеешь. Как сердцем почувствовал, что вы тут, — разулыбался Старицкий, не спеша выпускать девичью ладонь, так что Анна сама аккуратно, но твердо забрала руку.
— Квас так квас, сейчас сделаю, — услужливо склонил голову трактирщик и вернулся за стойку, мигом растеряв свою вальяжность.
— Как ваша тяжкая служба, любезная Анна Павловна?
— Спокойно, Сергей Сергеевич, — прохладно отозвалась она. — Вы же знаете, у нас тихий город.
— Стойкая вы девушка, не устаю удивляться. Такая юная, такая прелестная — и тянете на плечах подобную ношу… Ваши горожане очень суровые люди, раз возложили ее на вас. Неужели не нашлось другого достаточно ответственного лица?
— Если возложили — значит, доверяют, — ответила Анна.
Подобным образом начинался или заканчивался едва ли не каждый их разговор, и это давно перестало злить, скорее вызывало привычную досаду. И подкрепляло уверенность, что долго в роли управляющего Старицкий не продержится.
— Ну а вы, как же вы? Такая прекрасная девушка, солнце на нашей бренной земле, а вместо того, чтобы наслаждаться жизнью…
Вскоре Анна уже отвечала на все его вопросы, намеки и порывы привычно односложно и почти не вдумываясь. Было очевидно, к чему и зачем он каждый раз начинал этот разговор, рассыпался в любезностях и целовал руки, к месту и нет ввинчивал комплименты и сетовал, что она до сих пор не замужем: сам метил на это место.
