Совсем рехнулся?
И тут же закружились в голове тревожные мысли: ведь узнал Сингура откуда-то тот виргский наёмник! Что за лихой человек навязался им в попутчики? Не удумал ли злого чего? Однако Пэйт вовремя напомнил себе, что всё злое Сингур мог сделать гораздо раньше.
— Не следует за ними ехать, — тем временем сказал ему собеседник. — Надо переждать.
— Чего пережидать? Скажешь ты толком? — вспылил старик, глядя на Устье, в буйной зелени которого уже скрылись последняя телега и последний всадник.
— Они не доедут. Нам нужно остановиться.
Эгда спрыгнула с облучка своей кибитки и подошла к мужчинам.
— Чего вы тут замерли, как присохли? — удивилась женщина. — Отстанем ведь! Ждать-то они нас не будут.
— Вы как хотите, а мы с сестрой не поедем. Эша, выходи! — приказал Сингур.
Девушка, сидевшая в повозке с близняшками, тотчас же послушно спрыгнула на землю. Внучки Пэйта высунули из кибитки одинаковые любопытные физиономии — одна справа, другая слева.
— Мы остаёмся, — Сингур вытащил из телеги свою видавшую виды суму.
Пэйт выругался и собрался было хлестнуть лошадь, но сестра его удержала.
— Не торопись. Давай и вправду повременим. Ежели чего, просто повернём на северный тракт и дождёмся нового обоза.
Балаганщик врезал кнутовищем по облучку и снова выматерился.
— Деньги ж плачены!
Эгда погладила его по руке и кротко улыбнулась, что случалось с ней нечасто. Пэйта от этого ласкового заискивания взяла бессильная досада:
— Ну, чего вылупилась? Давай, харч доставай, уж коли стоять, так с пользой! Да и лошади отдохнут.
Сингур поднялся по склону, отыскал ручей, набрал два меха воды. Был он спокоен и нетороплив. А вот Пэйт злился про себя. Солнце уже клонилось к горизонту.
— Коли такое дело, давайте тут и заночуем, — распорядился балаганщик, потому как не видел смысла пускаться в дорогу, когда вот-вот начнёт смеркаться.
— Нет. Ночью будем ехать. Медлить нельзя, — покачал головой Сингур.
— Тьфу ты, неуёмный! — выругался старик. — То стоять надо, покуда светло, то ехать всю ночь! Куда ты поедешь по дороге такой? Одни камни! А ежели колесо сломается или ось треснет?
— Не треснет, — невозмутимо ответил Сингур. — А мешкать нельзя. Устье нужно к утру миновать.
Эгда вдруг схватила его за запястье и спросила с ужасом:
— Ты зачем пугаешь так страшно? Что там на дороге?
Он ответил только:
— Увидишь.
Они и впрямь увидели. Солнце едва-едва закатилось за склон холма-горы, поэтому в Устье ещё висели лёгкие сумерки, а камни казались золотыми в закатном свете. Давешние попутчики балаганщиков — нагие и окровавленные — валялись кто где.
Пэйт подозвал собак, чтобы не взялись вылизывать кровавые лужи. Псы отошли от тел с неохотой и с такой же неохотой запрыгнули в кибитки. Старик тем временем счёл погибших. Не хватало пятерых, не то шестерых. Сбежать смогли, иль живыми взяли — то теперь только дорога ведала. Из наёмников он не досчитался двоих. Остальные лежали, кто утыканный стрелами, кто с разбитой головой, кто зарубленный.
Добра при убитых не осталось. Налётчики ничем не побрезговали — забрали и окровавленную одежду, и сапоги. У купцов поотрубали пальцы с перстнями.
Балаганщик осенил себя охранительным знамением и прошептал:
— Покарай ночные боги тех, кто это сделал…
Сингура открывшееся зрелище не напугало и не удивило. Он спрыгнул с телеги, чтобы растащить в стороны тела, которые мешали проехать. Из материной кибитки выглянул бледный от страха Гельт. Он обнимал за могучую шею пса и с ужасом глядел на мертвецов. Увидев одного с разрубленной головой, мальчишка позеленел и спрятался за кожаным пологом.
— Поехали, — Сингур забрался обратно в повозку.
Они двинулись вперёд в молчании. У Пэйта даже мысли ворочались в голове с трудом. Он никак не мог осмыслить: откуда его попутчик знал, что случится? Неужто и впрямь колдун?
Вельды ехали весь вечер, всю ночь и, лишь выкатившись на широкий тракт, остановились. Пэйт обернулся к Сингуру.
— Откуда ты знал? — спросил он. — Говори, или дальше я тебя не повезу.
Тот посмотрел исподлобья, но потом ответил:
— Я чую дорогу.
— Ты — колдун? — побледнел балаганщик. — Повелеваешь тёмными силами?
Собеседник в ответ усмехнулся:
— Если бы… Нет. Я не колдун. Но умею чувствовать путь. Это… дар такой.
Старик заметно успокоился, но всё-таки покачал головой:
— Люди-то могли бы не погибнуть, скажи ты им, что впереди нет дороги и ждёт засада. Всё-таки мы шли вместе, уговор был…
Сингур посмотрел на Пэйта, и тот осёкся.
— Тем людям я не обещал добраться до Миль-Канаса невредимыми и ни о чем с ними не договаривался. А вот с тобой — да. Скажи я им, что впереди смерть, подняли бы на смех и всё равно погибли. Или поверили бы, и я снова очутился в рабстве.
Тем их разговор и завершился.
* * *
Тракт тянулся и тянулся вперёд. Шумно, но мирно катился балаганчик в толчее других повозок, меж полей и садов, мимо больших и малых деревень, долиной, окружённой каменистыми холмами. Курчавые рощи и узкие ленты рек на склонах казались дивной Эшиной вышивкой. Холмы делались всё выше. На одном из них, как слыхивал Сингур, стоит Миль-Канас — столица, выросшая не вширь, а в высоту.
К вечеру она поднялась перед путниками — белый город, вознёсшийся к небесам, розовый, и лиловый, и пурпурный в закатном свете, увенчанный огромным величавым Храмом Джерта, его белоснежным куполом на лучах высоких колонн.
К счастью, при въезде никаких заминок не случилось. Белые ворота, оббитые кованым кружевом, оказались ещё распахнуты. Бойкие толпы приезжих потихоньку иссякали и уже не были особенно многочисленны. Телеги скрипели не столь пронзительно, как утром и в полдень, когда повозки наводняли тракт. Даже лошади и те фыркали устало и негромко, а люди переговаривались вяло, вполголоса, утомлённые долгим странствием.
Стража на воротах стояла — залюбуешься! Не то что в Фетги, там пышности было куда меньше. Здешние, несмотря на жару, красовались в начищенных нагрудниках и сияющих шлемах. И то верно: попробуй сними, когда за тобой приглядывает мечник Храма, или, как их прозвали в народе, верный слуга И уж тут не надо объяснять, что верен этот слуга не караулу у ворот, а государю-далеру. А значит, со всякого спросит, кто решит нарушить установленный порядок.
В остальном на въезде в город было как везде в Дальянии. Пропускали всех — верховых, пеших, на телегах… Взимали мзду, подсказывали, где можно оставить лошадей и остановиться самим. Плату за въезд в Миль-Канас устанавливали по числу лошадиных голов и количеству путников. Цена, конечно, немалая, но
