Амманас сделал шаг назад.
— А жаль, — снова сказал он.
Девочка умоляюще подняла руки.
— Пожалуйста, — попросила она Котильона. — Я же ничего не сделала! Мой отец — бедный человек, но он отдаст вам все деньги, какие есть. Я ему нужна, и бечева тоже — он ведь ждёт! — Она почувствовала, что между ног стало мокро, и быстро села на землю. — Я ничего не сделала! — Мучительный стыд обжёг девочку, и она положила руки на колени. — Умоляю.
— У меня не осталось выбора, дитя, — сказал Котильон. — Ты ведь уже знаешь наши имена.
— Но я их никогда прежде не слышала! — воскликнула девочка.
Он вздохнул.
— После того, что сейчас происходит там, на дороге, тебя допросят. С пристрастием. Есть те, кто знают наши имена.
— Видишь ли, девочка, — добавил Амманас, подавив смешок, — нас здесь быть не должно. Имена именам рознь. — Он обернулся к Котильону и ледяным тоном сказал: — С её отцом нужно разобраться. Послать Псов?
— Нет, — ответил Котильон. — Пусть живёт.
— Что тогда?
— Я полагаю, — сказал Котильон, — когда этот лист станет чистым, алчность возьмёт своё. — В следующей его реплике прозвучал сарказм: — Уж такое чародейство тебе под силу, не так ли?
Амманас хихикнул.
— Бойтесь теней, дары приносящих.
Котильон снова повернулся к девочке. Он широко развёл руки. Тени, которые прежде скрывали лицо мужчины, теперь потекли по его телу.
Амманас заговорил, и девочке показалось, что его слова звучат откуда-то издалека:
— Она нам идеально подходит. Императрица никогда не сможет её выследить, ей это даже в голову не придёт. — Он возвысил голос: — Не так уж это и плохо, девочка, — быть пешкой бога.
— Не кнутом, так пряником, — быстро пробормотала девочка.
Котильон на миг смутился от этого странного заявления, но потом пожал плечами. Тени рванулись вперёд и окутали девочку. От их холодного касания сознание её рухнуло вниз, во тьму. Последним ощущением был мягкий воск свечи в правой руке, который словно проступил между пальцами её сжатого кулака.
Капитан поёрзал в седле и бросил взгляд на женщину, которая ехала рядом.
— Мы перекрыли дорогу с обоих концов, адъюнкт. Здешнее движение перенаправили подальше от моря. Пока что ни слова не просочилось. — Он утёр пот со лба и поморщился. Жаркий шерстяной подшлемник натёр голову.
— Что-то не так, капитан?
Он покачал головой, глядя на дорогу.
— Шлем болтается. Когда я его в последний раз надевал, волос у меня было побольше.
Адъюнкт Императрицы ничего не ответила.
Утреннее солнце заставило белое пыльное полотно дороги ослепительно блестеть. Капитан чувствовал, как по его телу стекает пот, а бармица шлема цепляется за волоски на шее. У него уже ныла поясница. Капитан много лет не садился на коня, и старая привычка к седлу никак не возвращалась. При каждом шаге лошади он чувствовал, как хрустят его позвонки.
Уже очень давно рядом не было никого, чьё звание заставило бы его вытянуться в струнку. Но эта женщина была адъюнктом Императрицы, личной посланницей Ласиин, исполнительницей императорской воли. Меньше всего капитану хотелось выказать слабину перед этой опасной молодой женщиной.
Впереди дорога начинала петлять и уходила вверх. Слева дул солоноватый ветер, посвистывал между покрытых свежими почками деревьев с этой стороны дороги. После полудня он станет горячим, как печка, и вместе с отливом поднимет вонь с полосы прибоя. Солнечный жар принесёт и кое-что другое. Капитан надеялся, что к этому моменту уже вернётся в Кан.
Он пытался не думать о том месте, куда они направлялись. Пусть у адъюнкта болит об этом голова. За годы службы Империи он научился понимать, когда следует совершенно перестать думать. И сейчас был именно такой момент.
Адъюнкт заговорила:
— Давно тут служите, капитан?
— Так точно, — проворчал он.
Женщина подождала, а затем снова спросила:
— Как давно?
Он замялся.
— Тринадцать лет, адъюнкт.
— Значит, вы дрались за Императора, — сказала она.
— Так точно.
— И пережили чистку
Капитан покосился на неё. Если адъюнкт и почувствовала его взгляд, то ничем этого не показала. Готовая к бою верхом, она продолжала смотреть на дорогу, легко покачивалась в седле, высоко под её левой рукой подпрыгивал длинный меч в ножнах. Волосы адъюнкта были коротко острижены, не то собраны под шлемом. И фигурка грациозная, подумал капитан.
— Это всё? — уточнила адъюнкт. — Я спрашиваю про чистки, которые проводила императрица Ласиин после безвременной кончины своего предшественника.
Капитан заскрипел зубами и опустил подбородок, чтобы натянуть ремешок шлема — он не успел побриться и пряжка натёрла кожу.
— Убили не всех, адъюнкт. Жителей Итко-Кана не так-то легко расшевелить. Никаких восстаний и массовых казней, не то что в других частях Империи. Мы просто сидели и не дёргались.
— Я так понимаю, — с лёгкой улыбкой сказала адъюнкт, — что вы не благородных кровей, капитан.
Он хмыкнул.
— Если б я был благородных кровей, я бы не выжил даже тут, в Итко-Кане. Мы оба это знаем. Приказания Императрицы были очень чёткими, даже канские фигляры не посмели бы ослушаться. — Он нахмурился. — Нет, адъюнкт, выслужился из рядовых.
— Ваше последнее сражение?
— На Виканских равнинах.
Долгое время они ехали молча, минуя то одного, то другого солдата на дороге. По левую руку деревья уступили место вересковой пустоши, за которой виднелись белые гребни моря. Адъюнкт заговорила:
— Сколько стражников вы поставили на охрану оцепленной территории?
— Одиннадцать сотен, — ответил капитан.
Она повернула к нему голову, холодный взгляд из-под края шлема стал жёстче. Капитан присмотрелся к выражению её лица.
— Побоище тянется на пол-лиги от моря, адъюнкт, и четверть лиги по берегу.
Женщина промолчала.
Они подъехали к вершине. Там столпилось два десятка солдат, остальные ждали на склоне. Все обернулись к всадникам.
— Приготовьтесь, адъюнкт.
Женщина изучала лица солдат, стоявших у обочины. Она знала, что это закалённые мужчины и женщины, ветераны осады Ли-Хэна и Виканских войн на северных равнинах. Но они увидели нечто такое, что сделало их слабыми и уязвимыми. Солдаты смотрели на неё с таким вниманием, что адъюнкту стало не по себе, они словно жаждали получить ответ. Она подавила желание заговорить с ними по пути, предложить какие-то слова утешения. Но она никогда не обладала даром утешения. В этом они были похожи с Императрицей.
