— Умею.
— Да ладно! — не поверил и засмеялся калик. — Самую лучшую рогну готовлю только я! Одного кусочка со спичечную головку хватает на сутки, будто полпуда мяса съел. Хочешь, научу?
— У тебя что, есть мозговые кости? — ухмыльнулся Ражный.
— Нету, но ты же охотник! Добудь кабанчика, а я научу. И мяса поедим! А, Ражный? Ты потом с рогной-то любой мороз выдюжишь!
— Где ты на Вещере видел кабанов? Сколько идём — следа нет…
— Да, не повезло тебе, — посожалел сирый. — Зверья тут и в самом деле мало. Как ты станешь жить — не знаю. С голоду опухнешь… Постой-ка! Чем это пахнет? Тухлятиной?
— Ничего не чую…
— Потому что нюха нет! Это у тебя рана воняет!.. Снимай рубаху!
Ражный оголил предплечье, замотанное бинтом, и только тогда ощутил неприятный запах начинающегося гниения. Калик же размотал повязку, надавил возле глубоких ран, оставленных волчьими клыками и теперь забитых пробками гноя и спёкшейся крови, покачал головой:
— Хреново дело… Сам-то не чуешь, что ли? Температура есть?
Ражный всю дорогу чувствовал, что в предплечье начинается процесс разложения тканей, зараза попала из волчьей пасти — наверняка перед схваткой накормили тухлым мясом, и инстинктивно искал глазами муравьиные кучи. И находил их, но зазимок и мороз загнали насекомых вглубь и там они лежали сейчас в анабиозе и практически обездвиженные. Это летом, когда муравьи живые, голодные и потому шустрые, обработали бы рану лучше, чем любой искусный врач.
— Пока бренку приведут, ты кони бросишь, — стал рассуждать калик. — Мне отвечать придётся… Ладно, слушай меня. Тебе ведь долго здесь кантоваться, верно? Ты парень молодой и холостой, без женского общества с ума сойдёшь, в Сиром их ведь нет. Только запомни: что касается интима — ни-ни! Даже не намекай, с этим здесь строго. А поговорить, расслабиться, медовушки выпить… Может, даже за попку ущипнуть — это пожалуйста.
Калик определённо что-то придумал и теперь затеял торговлю.
— Ну, дальше что? — спросил Ражный.
— Давай так: я тебя сейчас сведу к сороке, познакомлю — все как полагается. Она и рану почистит, и боль снимет, и утешит, если понравишься, — он хихикнул с намёком. — Сорока-то здесь молодая, лет шестьдесят всего… Да и поспим в тепле!
— А я тебе должен?..
— Должен! Научишь оборачиваться волком. Это мне во как надо! Я бы тогда не по железным дорогам рыскал! А напрямую….
О женском населении Вещерских лесов — сороках и кукушках, Ражный слышал с детства. О них рассказывали печальные и светлые сказки, и было трудно представить, что это может быть в реальности. Сороками по доброй воле становились молодые вдовы араксов, не пожелавшие жить в миру, и насильно — бесплодные жены после трехлетнего бездетного замужества.
— Добро, научу, — согласился Ражный. — Но за то, что ты мне расскажешь, как проходит послушание. Что следует говорить, как вести себя, ну и так далее. В деталях. А кроме того, тайно сводишь в Сирое Урочище и все там покажешь: буйных араксов, бренок и всех прочих. Чтоб я сделал выбор.
Калика это сильно смутило.
— Ражный, ты же нормальный поединщик, — серьёзно проговорил он. — Конечно, ты романтик и дурень без тяму в голове, но не рвач и не прохиндей. Что не могу, то не могу. Тем паче показывать Урочище.
— А мне сейчас это интересно.
— Да я бы с удовольствием! Но мне башку снесут, если до срока свожу в Сирое! Сразу же станет известно!
— Ладно, не води. Открой тайны послушания.
— Не знаю я тайн! Бренки, они настолько изобретательны, что двух одинаковых послушаний не бывает. Мы же толкуем между собой… Одного по головке гладили и выворачивали, другого чуть ли не плетями или искушали… А то хуже того, усылали куда-нибудь… У каждого аракса своё «я», и разорвать его на двести семьдесят три части?.. Целая наука! Как из меня, вольного аракса с двадцатью четырьмя победами и одним поражением, калика сотворили?.. Нет, я сейчас доволен… Но соображаешь, как старец меня брал? Это неповторимо! У тебя все впереди, увидишь ещё…
— Что нужно сделать, чтоб меня не разорвали на части?
Сирый аж застонал, словно от зубной боли:
— Знаю!.. Но тебе это не подходит!
— Говори. А подходит или не подходит, мне решать.
— Зарежь меня — не скажу! Лучше от твоей руки сгинуть, чем потом…
Он что-то вспомнил, потупился, и глаза подёрнулись поволокой. Через минуту оживился и подпрыгнул:
— Слушай, Ражный! Давай я тебя познакомлю с какой-нибудь кукушкой? Могу даже сходить поискать и привести сюда? Сороки, они что, хоть и обходительные, да старые и для меня. А вот кукушки!.. — он заговорил шёпотом. — Они же бывают такие ласковые! Просто им в жизни не повезло, а они, дуры, в лес подались. Правда, говорят, все они страшные кикиморы, да с лица воды не пить. Одна не понравится — другую найду! Я слышал, нынче их штук пять здесь, и есть ну совсем свеженькие. Прямо, бутончики!..
Не в пример сорокам, кукушки исключительно добровольно покидали мир, чтоб не терпеть позора, поскольку так назывались засидевшиеся в невестах девственницы, по разным причинам не вышедшие замуж. Чаще всего наречённые женихи отрекались от них из-за вздорного нрава и внешней уродливости. Оксану, если бы она захотела, ждала такая же участь, но судя по сильному, дерзкому характеру и красоте, роль кукушки ей никак не подходила. Этими девами-птицами, как их ласково именовали засадники, могли стать только покорные, склонные к одиночеству и целомудрию, чуткие и по-кукушечьи печальные застаревшие девушки эдак лет в двадцать пять. Они селились на гранях Урочища и, если верить легендам, предупреждали о приближающейся опасности. Кроме того, с точки зрения мирских людей, девы-птицы и были теми предсказательницами, что угадывали, сколько лет жить человеку, и одновременно, их считали кикиморами, которые могли водить чужака по лесам и болотам многие сутки. А когда у несчастного начиналось помрачение рассудка, они являлись в своём истинном образе, чаще в обнажённом виде, щекотали и окончательно сводили с ума.
И все-таки кукушками их называли не за это. Среди араксов бытовало утверждение, что эти безвинные девы довольно часто рожали детей, а чтобы сохранить о себе славу целомудренных, подбрасывали их в чужие, чаще всего обыкновенные крестьянские семьи. Таких кукушат, говорят, принимали с великой охотой, кормили, поили, растили, чтобы потом отдать в солдаты.
Говорят, у кукушек богатыри рождались.
— Ну, давай, думай, шевели мозгами! — торопил сирый. — Я тебе дело предлагаю! Соглашайся!
— Не за кукушкой сюда пришёл, — тоскливо пробурчал Ражный, чтоб не выдавать чувств.
— Да ты постой! — калик огляделся и сунулся к уху: — Так и быть, открою тебе одну тайну… Только смотри, проболтаешься — мне хана!
